Великая Белая Бездна

Я ехал на максимальной скорости, не останавливаясь и не отрываясь от руля; это была замечательная гонка, требовавшая такой фантастической концентрации, что я едва ли сумею когда-нибудь повторить ее снова. Когда я увидел тонкую полоску дневного света у входа в пещеры, ведущую к благословенному земному воздуху, мои руки дрогнули на рычагах управления, и я заплакал.

3

Сейчас я живу, как тень моего прежнего «я», в компании лишь моего старого друга Робсона, которому я рассказывал эту историю не один, а сотни раз. Ночной ветер завывает над землей и стучится в ставни в этих широтах, и я снова переживаю опыт Большой северной экспедиции, и мне становится страшно. Я обязан своей жизнью нескольким туземцам, которые нашли меня в пустыне, где я слепо блуждал в вездеходе, и указали мне правильное направление к Равнине Тьмы и гостеприимному городку Нильстрем.

Здесь я задержался всего на день; затем, оставив наш запасной вездеход в качестве платы за услуги старосты, я с предоставленными им проводниками снова отправился в путь и наконец добрался до Зака. Там история расплывается и заканчивается. Там я очень сильно заболел. Я уже рассказывал кое-что об этом; моя болезнь, сопровождавшаяся лихорадкой, продлилась несколько месяцев. Я пришел в себя в лазарете лайнера «П. и О.»[10], направлявшегося в Англию через Бискайский залив.

Из всего снаряжения, бывшего при мне, остались только камера, некоторое количество фотографий и несколько личных вещей. Но я был жив; это было все, что имело значение — тогда.

Я живу практически вне мира; мое здоровье безвозвратно подорвано, мои ночи бессонны, мое лицо бледно, как у призрака. Я боюсь снов. Иногда лунными ночами я стою у окна и смотрю на серебряный диск, безмятежно парящий над верхушками деревьев, и думаю, что он освещает далекие Черные горы, и не могу подавить дрожь при мысли о кощунственных мерзостях, которые скрываются под ними.

Недавно небесные огни были замечены снова; я боюсь, что Пришествие близится, и тревога за благополучие человечества переполняет мое сердце. И все же мне не верят, и никогда не поверят, хотя Робсон и несколько других научно мыслящих людей испытывают предчувствие конца. Ибо конец должен наступить.

Почему мне позволили выжить? Кто знает? Пути существ из чужого мира странны для нас и находятся за пределами понимания смертных. Я думал об этом год за годом, бесконечные годы. И я не могу постичь и тысячной доли связанных с этим сложностей. Но то, что существуют ужасы, невыносимые для человеческого разума, является неопровержимым фактом. Разве я не видел их собственными глазами?

Эти тяжелые, слизнеобразные формы, отвратительно колышущиеся в зловещем свете Великой Белой Бездны... И мои бывшие коллеги, даже карлик Залор, улыбающиеся дьявольскими приветственными улыбками. И я был сломлен и с криком бежал из этих богохульных обителей ада. Кто бы не последовал моему примеру?

Ибо там, проглоченные каким-то мерзким и непостижимым образом, были мои друзья, Холден, Прескотт и Ван Дамм, живые и составляющие часть самих слизней! Неудивительно, что моя вменяемость пошатнулась. И словно в ответ на приветствие Залора великий Кларк Эштон Скарсдейл поклонился и повернул голову. И с его лица упала восковая маска, открывая непостижимые кощунства под ней!

Господь свидетель, я клянусь, что это правда. Я не понимал, что их сущность была удалена намеренно. И было еще одно — то предположение в глубинах моего сознания, что едва не заставило меня утратить рассудок, а врачей опасаться, что я впал в безумие. Этот вопрос не дает мне покоя с тех пор и в последнее время встает передо мной все более настойчиво. Восковая маска была настолько правдоподобной в своем совершенстве, настолько блестящей в своем воплощении профессора Кларка Эштона Скарсдейла, что это наводит на мысль о других возможностях. И эта мысль преследует меня в темные ночные часы и гложет мой разум.

На каком этапе Скарсдейл преобразился? Быть может, он задолго до начала Большой северной экспедиции уже был одним из них?