Великая гендерная эволюция: мужчина и женщина в европейской культуре

procurator – распорядитель,

anagnostes – чтец, переводчик с греческого,

librarius – секретарь,

precector – учитель,

pedagogus – воспитатель,

calculator – учитель математики,

grammaticus – обучающий языку или языкам.

Правда, все это наличествует только у состоятельных классов, но ведь именно их образ жизни является примером для общего подражания, и, если нет средств для гувернеров и учителей (пусть даже из «убогих французов»), остается переложить заботу о детях на «улицу». Именно последнее происходит в низших сословиях. Но ведь и улица – это специфический агент того же социума.

4.5.2. Организация воспитания

До известного возраста воспитание детей обоего пола мало чем отличается от хрестоматийного:

Monsieur l’Abb'e, француз убогой,
Чтоб не измучилось дитя,
Учил его всему шутя,
Не докучал моралью строгой,
Слегка за шалости бранил
И в Летний сад гулять водил[300]

.

Греция же, оставляя девочек на попечение домашних, впервые в мире ставит воспитание мальчика практически под полный контроль государства.

Разумеется, дело объясняется вовсе не тем, что имеющий достаточный досуг родитель не желает тратить его на своих детей. Во всяком случае, не только тем. Все обстоит гораздо серьезней: он уже не в состоянии дать ребенку то, что может потребовать от него социум. Объективное содержание действительности, в которой приходится жить человеку, выходит далеко за пределы любого индивидуального опыта, и симптомы этого появляются не только в Греции и Риме. Иными словами, это вовсе не проблема семьи, она возникает во всех цивилизациях, просто каждая решает ее по-своему, но в каждой она решается благодаря специально обученным контингентам посредников между индивидом и социумом, и эти посредники появляются задолго до появления античного полиса.

Обратимся к Вавилону. Интересное наблюдение делает А. Е. Зимбули: «Когда древний вавилонянин заболевал … к больному приходил жрец-заклинатель. … Для удобства жрец приносил с собой ритуальную табличку «шурпу» с дежурным перечнем всевозможных грехов. … список грехов занимает 125 строчек, и ровно одну пятую часть – 25 строк – занимает не кровопролитие, не грабеж, не клятвопреступление. А грех «вопрошания»[301].

Однако вавилонские таблички интересны не одним этим. И. С. Клочков, отечественный востоковед, на которого ссылается Зимбули, справедливо указывает, что: «Система социальных ролей подразумевала не одно только отнесение индивида к какой-либо профессиональной или общественной группе и предъявление к нему на том основании соответствующих требований. Помимо этого каждый человек принимал на себя еще множество ролей: воин, скажем, мог быть в то же время главой семейства или старшим сыном, должником или кредитором и т. д. Поведение человека в каждом из таких качеств или ситуаций было также в известном смысле ритуализировано, то есть подчинялось определенным требованиям, которые шли из глубокой древности и, вероятно, считались богоустановленными. Поэтому выход за рамки дозволенного ролью … должен был рассматриваться как покушение на божественно установленный порядок. Остающиеся же безнаказанными многочисленные и серьезные нарушения такого рода могли восприниматься как предвестия каких-то страшных перемен и катастроф».[302] Таким образом, своды заклинаний должны были собирать (и собирали) в себе весь состав Добра и Зла в понимании того времени; и этот состав показывает, что не только рядовой родитель не в состоянии ответить на все «вопрошания», но, зачастую, и специально обученные жрецы. «Специальная литература заклинателей поистине огромна; … Один лишь свод заклинаний против колдовства под названием … «Сделаешь и исцелится» насчитывает не менее 155 табличек. … Один человек едва ли мог овладеть всем корпусом текстов, необходимых заклинателю, и у них, вероятно, существовала более узкая специализация»[303]

Так что дело не столько в раздражении родителя неудобными вопросами, сколько в том, что развитие самой цивилизации перерастает объективные возможности семьи в сфере межпоколенной коммуникации. Родитель перестает быть полноценным коммуникатором, и социализация потомства начинает требовать вмешательства знатоков-профессионалов. Здесь, правда, можно возразить тем, что трудно разглядеть специалиста в древнем вавилонском маге. Однако присутствие магии вовсе не значит отсутствие социальной логики, и мы не вправе смотреть на ее заклинания исключительно как на «опиум для народа», ведь, по современным представлениям, и в Гиппократе увидеть врача ничуть не легче. В конце концов, не будь проповедника, и библейские заповеди мало бы чем отличались от вавилонских заклинаний. Решающим является не застывший канон текста, но живой комментарий к нему, и прежде всего в грамотном комментарии состоит роль сертифицированного коммуникатора. Так что появление фигуры посредника вполне объяснимо.