Великая гендерная эволюция: мужчина и женщина в европейской культуре

Тоскующий по статусу подросток становится хулиганом не только вследствие особенностей своего темперамента и педагогических ошибок семьи и школы, но еще и потому, что это самый быстрый и самый легкий способ добиться «уважения» сверстников (в раннем возрасте за него охотно принимается страх). К слову, уличное хулиганство, когда старшие подростки обижают младших, и армейская «дедовщина» во многом имеют одни корни, и не следует думать, что уродливое явление последней свойственно только современной и тем более только российской армии. Она махровым цветом расцветала и в императорской, причем не только в армейских, но и в таких привилегированных ее подразделениях, как офицерские училища. О ее проявлениях на флоте, привилегированном роде войск, куда отбирали наиболее культурную часть призывного контингента, пишет Новиков-Прибой в своей «Цусиме»[545]. Воспоминания о быте офицерских училищ оставил один из потомков старинного княжеского рода В.С. Трубецкой в сохранившихся главах «Записок кирасира»[546]. Существовала она и в армиях других стран, в том числе в отличавшемся высоким духом боевого товарищества Вермахте[547]. Явление «дедовщины» куда более фундаментально и многосторонне, чем это кажется на первый взгляд. Она была во все времена; в частности, процветала во всех закрытых учебных заведениях (кстати, и в женских тоже). И все ее разновидности порождались неудовлетворенной потребностью в одном, но главном – уважении социума, статусе. Просто эта потребность в каждом возрасте принимает какие-то свои формы, в глаза же бросаются лишь самые безобразные, о других общество часто не подозревает.

Есть основания полагать, что здесь мы имеем дело с фундаментальной потребностью психики не только человека, но стадных животных вообще; именно благодаря такой потребности в статусе «социальная организация» стада упорядочивается и кристаллизуется. Человек же наследует многие инстинкты, свойственные его предшественнику, велика роль такого наследования и здесь. Со временем сама психика входящего в социальный мир подростка начинает требовать общественного признания, он начинает испытывать настоятельную потребность в том, чтобы занять высокую рейтинговую позицию, но достичь ее до поры можно лишь физическим превосходством. Человек, добивающийся признания своих способностей в более широких социальных кругах, как правило, перестает довольствоваться субститутами статуса, но во всех случаях первой его формой должно быть уважение отца. Дэвид Майерс в своей «социальной психологии» пишет: «По сообщению Бюро судебной статистики США, 70 % задержанных полицией подростков воспитывались в неполных семьях <…>. Взаимосвязь между отсутствием одного из родителей (обычно отца) и насилием сохраняется независимо от расы, уровня дохода, образования и местожительства. Эта взаимосвязь не меняется со временем. В Соединенных Штатах в 1960 году не более 10 % детей росли в неполных семьях и только 16 000 подростков были арестованы за совершение преступлений с применением насилия. В 1992 году около трех из десяти детей жили с одним из родителей, но при сохранении численности подростковой популяции было произведено 96 000 арестов несовершеннолетних за преступления, совершенные с применением насилия. Дети, выросшие без отцов, не обязательно становятся делинквентными личностями или преступниками (при наличии заботливой матери и расширенной семьи большинство детей, оставшихся без отцов, не совершают правонарушений). Но риск этого в подобных случаях возрастает»[548].

Таким образом, не случайно матери, растящие детей без участия отцов, гораздо чаще, чем замужние оценивают процесс их воспитания как трудный. Помня о необходимости не только ласки, но и строгости, они начинают дозировать проявления любви и, напротив, педалировать авторитарное начало. Однако авторитарность матери воспринимается совсем не так, как властность отца. В подсознании ребенка материнский нажим равнозначен отчуждению от него, отказу в любви. Стремление ребенка вернуть ее порождает капризы и упрямство, капитуляция матери перед этой потребностью – инфантильность. Это тоже чревато деформацией личности, половой самоидентификации, нарушением эмоциональных, часто разрывом моральных связей с миром людей. Но и противоположная линия воспитания, «рязанская жалость» к сироте, не учит ни мальчика, ни девочку внутренней уверенности в себе. Иначе говоря, не способствует формированию личного статуса и в итоге затрудняет восхождение по ступеням социальных.

Таким образом, отсутствие отца делает невозможным гармоническое воспитание. В конечном счете это создает большие проблемы не только семье, но и всему социуму в целом. Радикальная же перемена общественного взгляда на сиротство, определение его по материнской линии препятствует их осознанию и корректировке. Ведь если утративший отца человек не воспринимается социумом как обездоленный, на вытекающие отсюда следствия можно просто закрыть глаза (что, собственно, и делается сегодня).