Великая гендерная эволюция: мужчина и женщина в европейской культуре

Словом, что бы сегодня ни говорилось об отсутствии прямых доказательств, античному обществу возможность поставить однополую любовь на службу государству не кажется чем-то диким. Можно предположить, что и те триста спартанцев, что, стяжали бессмертную славу в фермопильском ущелье, были совсем не чужды друг другу.

Не отличалось половым однообразием и гендерное поведение их командиров. Так, о Цезаре Светоний пишет: «…чтобы не осталось сомнения в позорной славе его безнравственности и разврата, напомню, что Курион старший в какой-то речи называл его мужем всех жен и женою всех мужей»[217].

Гай Светоний Транквил – человек другого времени и уже другой морали. Именно поэтому в его словах различаются мотивы осуждения («позорной славе его безнравственности»). Но сам Рим времен Цезаря не видит в поведении своего консула решительно ничего компрометирующего. Так, и по современным нормам не возбраняется даже гордиться склонностью командира к некоторым нарушениям общественной морали, например, к изысканному сквернословию в строю. Но попробуем представить, как наши молодые солдаты, при торжественном прохождении по Красной площади поют про своего Верховного главнокомандующего нечто вроде того, что «распевали воины в галльском триумфе:

Прячьте жен: ведем мы в город лысого развратника.
Деньги, занятые в Риме, проблудил ты в Галлии»[218]

,

– и мы поймем всю разницу умосостояний. А для того, чтобы понять, почему Цезарь при «безнравственности и разврате» все-таки остается «божественным» (сколько-нибудь скомпрометировавший себя император лишается Светонием этого титула), приведем другое описание: «Мало того, что жил он и со свободными мальчиками и с замужними женщинами: он изнасиловал даже весталку Рубрию. <…> Мальчика Спора он сделал евнухом и даже пытался сделать женщиной: он справил с ним свадьбу со всеми обрядами, с приданым и с факелом, с великой пышностью ввел его в свой дом и жил с ним как с женой. <…> Он искал любовной связи даже с матерью, и удержали его только ее враги, опасаясь, что властная и безудержная женщина приобретет этим слишком много влияния. <…> А собственное тело он столько раз отдавал на разврат, что едва ли хоть один его член остался неоскверненным. В довершение он придумал новую потеху: в звериной шкуре он выскакивал из клетки, набрасывался на привязанных к столбам голых мужчин и женщин и, насытив дикую похоть, отдавался вольноотпущеннику Дорифору: за этого Дорифора он вышел замуж, как за него – Спор, крича и вопя как насилуемая девушка»[219].

Как видим, осуждение встречается лишь там, где переступается некий предел, в «разумных» же дозах простительно все. На этом фоне неудивительно, что не в одной литературе и не только во времена Сафо, Ксенофонта, Платона, но и в значительно поздние, оставаясь однополой, искренняя любовь ничем не пятнает себя. Так, у Вергилия, в самом конце I века до н. э., осажденные превосходящими силами тевкры посылают к Энею юношей, связанных чистой любовью:

С Нисом был Эвриал; ни в рядах энеадов, ни прежде
Воин такой красоты не носил троянских доспехов.
Юность лишь первым пушком ему отметила щеки.
Общая их связала любовь и подвигов жажда[220]

,

и именно это чувство, поставленное на службу отечеству, помогает им свершить подвиг, которому надлежит остаться в веках:

Счастье вам, други! Коль есть в этой песне некая сила,
Слава о вас никогда не сотрется из памяти века[221]

.