Великая гендерная эволюция: мужчина и женщина в европейской культуре

Выполняя ли заказ своего патрона, собственной ли инициативой, клиенты оказывают дополнительное давление на его соперников и тем существенно усиливают его влияние на жизнь социума. Здесь уже говорилось о соперничестве вооруженных клиентских банд Клодия и Милона. Добавим, что этим же инструментарием в политической борьбе пользовались и куда более известные Гракхи и их противники. Впрочем, через полтора тысячелетия Макиавелли в своей «Истории Флоренции» будет писать, в сущности, о том же. Словом, это было в обычаях собирательного понятия патриархального «дома». Поэтому в политической жизни государства вес семьи, составной частью которой являются клиенты, отнюдь не равен ресурсам ее собственного ядра, но определяется также и всей массой клиентелы.

Впрочем, даже отстаивая собственные интересы, которые касаются бесплатных государственных раздач, младшие члены патрицианских фамилий, как правило, работают на своего же патрона, то есть на благо их общего маленького патриархального «государства в государстве». Ведь львиную долю доходов от новых военных захватов получает именно господин. Так что и здесь соблюдается, с одной стороны гармония интересов сословий, с другой – внутрисемейное согласие. А значит, относиться к конфликтам между патрициями и плебеями исключительно как проявлениям классовой борьбы, все равно, что видеть во внутрисемейных раздорах только борьбу «борьбу нового со старым» там, где речь идет о столкновении отцов и детей, и только столкновение женского бесправия с мужской диктатурой, где бранятся муж и жена. И то, и другое, конечно же, имеют место, но абсолютизация совершенно неуместна.

4.1.4. Вклад в культуру

Именно патриархальная семья становится лоном великой гуманитарной культуры Греции и Рима.

На первый взгляд это утверждение может показаться необоснованным. Ведь известно, что и в Греции и в Риме художники (объединим этим собирательным словом и собственно художников, и философов, и политических мыслителей, словом всех творцов) очень часто происходят из совершенно иной среды – среды иностранцев и вольноотпущенников, которые дышали воздухом отнюдь не патриархального дома. Но дело вовсе не в художнике, его происхождение – это слишком тонкая материя, чтобы о ней можно было составить сколько-нибудь отчетливое представление. Патриархальная семья создает главное – публику, без которой невозможно никакое искусство, никакое творчество.

Она, вспомним уже приводившуюся здесь мысль Аристотеля, предоставляет свободнорожденному (и, что в Греции и Риме то же самое, рожденному для свободы) не обремененный заботой о насущном досуг. Пусть не каждый из тех, кому выпадает счастье «наслаждаться миром и пользоваться досугом», способен самостоятельно «создавать прекрасное», значительная их часть все же воспитывается вполне профессиональными ценителями чужих творений.

Никакой художник невозможен без тонко чувствующей публики, любое художественное откровение обречено на умирание в глубинах индивидуального духа, если нет диалога мастера со всеми теми, к кому, собственно, он и обращается. Знаковая природа художественного произведения предполагает его прочтение; без этого оно не существует, как не существует гипотетический объект, который в принципе недоступен наблюдению. Вошедший в физику двадцатого столетия как критерий существования, закон принципиальной наблюдаемости, согласно которому существовать – значит находиться во взаимодействии с чем-то, вполне применим к любому знаку, а следовательно, и к произведению искусства. Прочтение же последнего опирается на собственное видение мира тем, кому адресован посыл мастера. При этом личный мир адресата отнюдь не тождествен тому, в котором живет художник, в любом знаке отражается не только личность того, кто его порождает, но и индивидуальность зрителя. «Нет ничего пагубнее для эстетики, как игнорирование самостоятельной роли слушателя. Существует мнение, очень распространенное, что слушателя должно рассматривать как равного автору за вычетом техники, что позиция компетентного слушателя должна быть простым воспроизведением позиции автора. На самом деле это не так. Скорее можно выставить обратное положение: слушатель никогда не равен автору. У него свое, незаместимое место в событии художественного творчества; он должен занимать особую, притом двустороннюю позицию в нем: по отношению к автору и по отношению к герою»[237].