Великая и ужасная красота

— Уже пора завтракать.

Этого не может быть, думаю я, с силой потирая лоб.

— Да-да, пора, — подтверждает Энн.

Это очень странно.

— Откуда ты знаешь, о чем я только что подумала? — спрашиваю я.

— Я не знаю, — отвечает Энн, вытаращив глаза. — Я это услышала у себя в голове.

— Магия… — шепчу я, резко садясь в постели.

В нашу комнату врываются Фелисити и Пиппа.

— Вы только посмотрите на мое платье! — восклицает Пиппа, улыбаясь от уха до уха.

На подоле ее юбки красуется большое зеленое пятно, оставленное травой.

— Да, не повезло тебе, Пиппа, — говорю я.

Но она продолжает улыбаться, как последняя идиотка. А потом закрывает глаза — и через секунду пятно исчезает.

— Ты заставила его пропасть… — с благоговением шепчет Энн.

Пиппа сияет. Она так и эдак вертит юбку, чтобы на нее падал свет из окна.

— Так значит, у нас получилось, — тихо произношу я. — Мы вынесли магию за пределы сфер…

И все прекрасно!

Я одеваюсь в рекордно короткое время. Мы вихрем мчимся по коридору и вниз по лестнице, обмениваясь обрывками фраз, которые каким-то непонятным образом оказываются завершенными в наших головах. Мы так воодушевлены своим открытием, что непрерывно хихикаем.

В нише под лестницей притаилась небольшая скульптура, изображающая купидона.

— Мне хочется немножко подшутить, — говорит Пиппа, останавливая нас.

Она закрывает глаза, проводит ладонями над маленьким гипсовым херувимом, и у него вдруг появляются довольно большие груди.

— Ох, Пиппа, но это просто ужасно! — восклицает Фелисити, и мы хохочем.

— Вы только представьте, как можно все вокруг переделать! — давясь смехом, говорит Пиппа.

Тут мы видим Бригид, быстро идущую по коридору в нашу сторону.

— Боже мой, исправь его поскорее! — шепчу я.

Мы сбиваемся в кучу, стараясь прикрыть испорченного херувима.

— Но я не могу сделать это вот так, под давлением! — испуганно бормочет Пиппа.

— Что здесь происходит, почему суета? — интересуется Бригид, уперев руки в бока. — Что вы тут делаете? Ну-ка, отойдите, дайте мне взглянуть!

Мы весьма неохотно повинуемся.

— Что за… Что это такое?

Бригид берет в руки статуэтку чудовищно уродливой танцовщицы, исполняющей канкан; херувим с женской грудью почему-то превратился именно в нее.

— Это из Парижа, недавно привезли, — вежливым гоном объясняет Фелисити.

Бригид ставит фигурку обратно в нишу.

— По мне, так это просто мусор какой-то.

Она ушла, а мы снова хихикаем.

— Это лучшее, что мне удалось сделать, — заявляет Пиппа. — При данных обстоятельствах.

Все головы разом поворачиваются в нашу сторону, когда мы наконец являемся на завтрак и усаживаемся на свои места за длинным столом. Сесили таращится на Энн, не в силах оторвать от нее глаз.

— Энн, у тебя что, новое платье? — спрашивает она, продолжая жевать бекон.

Мы четверо опоздали, так что нам досталась только овсянка.

— Нет, — отвечает Энн.

— Значит, ты изменила прическу?

Энн качает головой.

— Ну, как бы то ни было, выглядишь ты немножко лучше.

Со всех сторон мы слышим перешептывание и хихиканье. Сесили вновь занимается своим беконом.

Фелисити со стуком кладет на стол ложку.

— Это очень грубо, Сесили. Ты разве сама не понимаешь? Думаю, будет гораздо лучше, если ты сегодня будешь молчать весь день.

Сесили открывает рот, чтобы достойно ответить Фелисити, но… не произносит ни слова. Она едва может лишь чуть слышно шептать. Сесили в ужасе хватается за горло.

— Сесили, что случилось? — спрашивает Элизабет, подавая той стакан воды.

— Да она просто язык проглотила, — насмешливо бросает Фелисити.

— Фелисити, ты должна немедленно вернуть Сесили голос! — сердито говорит Пиппа, когда мы направляемся к классу на урок французского языка.

Фелисити кивает.

— Я знаю. Но вы должны признать — так она выглядит немножко лучше.

На лице мадемуазель Лефарж блуждает особо садистская улыбка. Это не предвещает ничего хорошего.

— Bonjour, mes filles. Сегодня мы будем вести беседу на разные темы, чтобы проверить ваше знание языка.

Урок разговорной речи. Я абсолютно беспомощна в этом, и гадаю, долго ли мне удастся ускользать от внимания мадемуазель Лефарж.

Элизабет поднимает руку.

— Мадемуазель, а у Сесили пропал голос!

— Вот как? Весьма неожиданно, мадемуазель Темпл!

Сесили пытается заговорить, но безуспешно. Энн одаривает ее вежливой улыбкой, и Сесили вдруг откровенно пугается. И утыкается в свой учебник.

— Что ж, хорошо, — заявляет мадемуазель Лефарж. — Мадемуазель Дойл, начнем с вас.