Великая и ужасная красота

Я не могу больше сказать ни слова, я даже думать об этом не могу.

— Тише, тише, Джемма, не время плакать. Ты ведь пришла, чтобы вернуть Пиппу?

Я киваю.

— Тогда нам нельзя терять время. Быстрее, пока тварь не вернулась.

Я спешу за ней под серебряную арку, в глубь сада, к центру круга высоких кристаллов, таящих в себе такую огромную силу.

— Положи руки на руны.

Меня вдруг охватывает неуверенность. Почему — я и сама не знаю.

— Джемма, — строго произносит матушка, и ее зеленые глаза щурятся. — Ты должна мне доверять, или навсегда потеряешь свою подругу. Ты действительно этого хочешь?

Я думаю о Пиппе, упавшей в реку, отчаянно барахтавшейся в ледяной воде. Где я ее и бросила. Мои руки тянутся к рунам.

— Вот так, моя дорогая. Все уже забыто. И вскоре мы снова будем вместе.

Я кладу левую ладонь на кристалл. Меня пронзает дрожью. Я так устала от нашего ужасного путешествия, а теперь магия начинает наполнять меня своей силой… Всего случившегося слишком много для меня… Матушка протягивает мне руку. Эта рука передо мной, розовая, живая, с раскрытой ладонью… Мне только и остается, что взять ее. Моя правая рука поднимается. Пальцы тянутся к пальцам матушки. И вот кончики наших пальцев соприкасаются…

«Наконец-то…»

И в то же мгновение тварь, прятавшаяся за обликом моей матушки, взвивается выше кристаллов. С оглушительным воем она хватает меня за руку. Я ощущаю холод, охвативший мою руку до самого плеча, промчавшийся по венам прямиком к сердцу… Тепло стремительно уходит из тела. Я не в силах состязаться с тварью.

Все вокруг летит куда-то. Мы падаем вместе, мимо гор и кипящего неба, сквозь завесу, что отделяет сферы от мира смертных. Тварь кудахчет от восторга.

— Наконец-то… наконец-то…

Эта новая магия захватывает меня врасплох, она заполняет меня, соединившись с моей волей. Она подавляет и ошеломляет, дикая нагота этой силы. Я бы никогда не захотела отказаться от нее. Но я могла бы использовать ее для власти, для победы…

Тварь кудахчет:

— Да… она просто отравляет, не так ли?

Да, о, да… Так вот что ощутили моя мать и Цирцея, вот что они боялись потерять — силу, которой они никогда не могли бы обладать в своем мире. Гнев. Радость. Экстаз. Ярость. Все вместе. И все это теперь мое…

— Мы почти добрались, — шепчет тварь.

Подо мной лежит Лондон, яркий, как дамский веер, нарядный… Город, который мне так хотелось увидеть, когда я жила в Индии. Город, который и теперь притягивает меня. Который может стать моим.

Тварь чувствует мои сомнения.

— Ты могла бы править здесь, — говорит она, едва не лизнув мое ухо.

Да, да, да…

Нет. Только не так. Только не будучи привязанной к твари. Сила и власть никогда не станут по-настоящему моими. Тварь будет властвовать надо мной. Нет, нет, нет! Пусть она победит… Соединись с ней… Я так устала постоянно решать и выбирать. От этого я вся отяжелела. Так отяжелела, что могла бы заснуть навеки. Пусть Цирцея победит. А я забуду о своих родных и друзьях. И просто поплыву по течению…

Нет.

Тварь вдруг как будто ослабела. Ты должна понимать саму себя, знать, чего ты хочешь на самом деле… Так говорила матушка. Чего я хочу… чего я хочу…

Я захотела вернуться обратно. И тварь понеслась со мной. Внезапно Лондон сжался в точку, унесся далеко-далеко. Я тащу за собой тварь, уводя ее из своего мира, назад к горной вершине, к саду за серебряной аркой, к гроту, к рунам.

Меня оглушает визг и вой, и ужасающий крик проклятой твари:

— Ты нас надула!

Она раздувается, превращаясь в призрачную бурлящую стену, достигающую небес. Я никогда не видела ничего более пугающего, и на мгновение меня охватывает такой всеобъемлющий страх, что я застываю на месте. Костлявые руки смыкаются на моей шее, давят все сильнее. Я панически сопротивляюсь, бросаю навстречу им как можно больше магии. Но они отбирают и отбирают у меня энергию…

И вот, когда пальцы скелета вновь стискивают мою шею, я почти уже не могу бороться.

— Да, вот так! Отдайся мне! — бешено воет тварь.

Я не в состоянии думать. Я почти не могу дышать. Небо над моей головой все мутнеет, наливаясь серым и черным. Но между темными тучами вдруг прорезается лоскуток синего цвета. Синего, как платье моей матушки. Синего, как обещание. Как надежда. Матушка вернулась ради меня. И я не могу оставить ее на милость твари.

Черные орбиты пустых глазниц придвигаются ко мне. Вонь гниения наполняет ноздри. На глазах выступают слезы. У меня ничего не остается, кроме слабой надежды, и тогда я шепчу:

— Мама… я прощаю тебя.

Хватка твари ослабевает. Глаза темного существа расширяются, темная тварь разевает пасть, теряя силы.

— Нет! — визжит она.

Я ощущаю, как ко мне возвращается энергия. Мой голос крепнет, и слова вырываются сами собой:

— Я прощаю тебя, матушка! Я прощаю тебя, Мэри Доуд!

Темная тварь визжит, корчась и дергаясь. Я вырываюсь из ее костлявых рук. Тварь уже не может нападать, она уменьшается в размерах. Она воет от боли, но я и не думаю останавливаться. Я снова и снова повторяю те же слова, как некую мантру, а потом хватаю камень и ударяю по первому столбу рун. Он разлетается хрустальным дождем, и я ударяю по второму.