Великая игра

И, главное, таковые преступники не подлежали наказанию смертью. На Острове наказание смертью вообще было всегда делом редким и чрезвычайным. У наших предков худшей карой считалось изгнание, а изгонять с Острова есть куда…

Однако одно дело изгой простого происхождения, другое — королевского рода. Тому, кто стоит высоко, и отвечать следует строже… К тому же пройдет не так много времени, и везде будет закон Нуменора — и куда же тогда ссылать?

Времена меняются, и каждое последующее поколение дурнее прежнего. Что годилось прежде, не годится сейчас. Нынче нельзя быть снисходительным, чтобы зараза, оставшаяся с древних времен, не поразила и Остров…

Имя короля должно быть незапятнано. И потому государь искал лишь случай, который позволил бы ему переменить такое положение.

На месте государя я бы числил среди своих родичей только тех, у кого есть дар крови — то, что мы зовем королевским Даром. А таких очень немного, и это прежде всего князья Андунийские.

Но государь колебался. Он не любил резких перемен и суровых решений, он старался решать все тихо и незаметно. Так при отце его было в случае с принцем Эльдарионом, который, по счастью, сам погиб. Так что нужен был поистине вопиющий проступок, чтобы заставить государя действовать решительно…»

Из ответов Бреголаса

«Нас далеко разбросало по свету. Я оказался в Четвертом легионе „Дагнир“, мы держали Харондор, строили, по обыкновению, укрепления вдоль границы, дабы харадрим знали, что мы стали здесь твердой ногой и останемся здесь навсегда. Тут прежде были морэдайн, теперь тут будем мы. Мы строили крепости на месте их крепостей, порой даже не очень перестраивая их. Все же они от нашего корня, хотя и порченые. Жаль.

А он еще прежде меня уехал в Умбар. На него имели виды люди из Корпуса Стражи, но вроде бы он предпочел службу таможенника. Впрочем, Стражи не распространяются о своих делах, да и Орхальдор был не болтлив. Однако я не сомневаюсь — на любом месте он был бы лучшим и самым верным слугой отечества…

А еще он хотел построить дом, завести семью, как подобает всякому мужчине. Думаю, он собирался обосноваться в Умбаре и жить там, начав с нуля. Он был гордым человеком и всегда сам хотел себя сделать. Я не сомневался, что он, как всегда, составил себе план и обязательно его выполнит Отчасти я даже завидовал ему — у меня не было никакого плана, только смутные стремления, мечты да щенячий восторг от того, что я буду теперь солдатом нашей непобедимой армии».

…У арестанта осунувшееся, заросшее щетиной лицо, ввалившиеся глаза, от него воняет давно не мытым телом, застарелой мочой, гнилью — словом, камерой. Руки связаны за спиной. Он сидит на деревянном табурете, широко расставив ноги и щуря темно-серые глаза, отвыкшие от солнца. Орхальдор долго смотрит на него, подперев подбородок ладонями.

— Итак, говорить будем?

Арестант фыркает.

— А ты, господин хороший, вроде ж таможенный? Не твоя епархия.

— Здесь спрашиваю я. Ты — отвечаешь.

Арестант сплевывает на пол.

— Пошел ты в жопу. Не буду я с тобой говорить.

— Придется.

Арестант ухмыляется щербатым ртом.

— Да неужто? Пытать будешь? Вроде у нас пыток-то нет?

— У кого «у нас»?

Арестант зло скалится.

— В Нуменоре. В нашей с вами благословенной империи.

— В моей. Ты свой Нуменор продал.

Арестованный молчит. Смотрит в пол. Когда поднимает лицо, оно чем-то неуловимо напоминает волчью морду.

— Кто тебе передал пергамент и кому ты был должен его отдать? Будешь говорить — возможно, останешься жить.

— А зачем? Моим-то все равно, повесят меня или на галерах буду гнить… Ты, что ли, их кормить будешь?

— Ты сам выбрал.

— Я ради семьи… — Арестант с трудом проталкивает в горло комок.

— Потому что они — твои, а остальные — не твои. Разве не так?

Арестант вяло хмыкает.

— А что мне остальные? Им плевать. И всему Нуменору плевать. И тебе плевать.

— Мне — нет. Потому я тебя допрашиваю, а не ты — меня.

— Так если тебе не плевать, может, отпустишь? А я ведь не забуду. А?..

— Вот на это мне точно наплевать. А с врагами я сделок не заключаю. Свое ты получишь, это я тебе обещаю. А вот что именно ты получишь — это уже зависит от тебя.

Арестант, осклабившись, резко подается вперед.

— Сука ты… Правильный нашелся… Правильнее всех быть хочешь… Сволочь ты, как все, сволочь, и у тебя тоже своя выгода! Чистенький, видишь ли!

Орхальдор смотрит на ногти, выслушивая тираду арестанта. «Да, я чист. Потому что здесь я — Нуменор. В него я верю и ради него живу. Может, я и не праведник, но я не нарушаю Закона. Закон — это Нуменор. Закон прав. Нуменор прав, и потому я вправе судить от его имени».

Арестант замолкает, видя, что его речь уходит в пустоту.

— Итак, говорить будем? Или мне тебе напомнить, что в Нуменоре нет пыток, но есть допрос с пристрастием?

«…Грязь, всюду грязь…»

Он устало провел по лицу ладонями. Ниточка тянется, ниточка разматывается.

Рыбаку нужно терпение…