Великая игра

Кстати, я ведь не совсем напридумывал насчет того, что ушел я узнать, что случилось с Тано. Понимаете ли, друг мой, мы ведь помним и чтим его заветы. Очень трепетно чтим. А Тано говорил о бесконечности Пути. Бесконечности. Понимаете? А мы давно уже никуда не идем. Закон земли — раз и навсегда. Только начинаешь куда-то идти, так скажем, как земля начинает тебя отвергать. В чем дело? Мы что-то утратили? Мы что-то не так понимаем? А ведь никто ничего не знает, мудрые говорят — слушай, мол, сердцем… Я и слушал. — Он опять замолчал, и я побоялся спрашивать, как все же он ушел. Я хотел знать все в подробностях — но не осмеливался спрашивать. Наверное, это так и останется простором для моих измышлений. Он, словно читая мои мысли, насмешливо посмотрел на меня. — Понимаете ли, проницательный друг мой, стать странником — единственный способ законно оттуда уйти, не нарушая никаких правил и не рискуя быть вышвырнутым. Пусть там живет тот, кому это нравится или кто опасается Закона. — Он вдруг ударил кулаком по столу. — Или закон этот дурен, или мы выродились. Тано, как я помню, велел творить, не ограничивая себя ничем, слушая только сердце. Хрен вам! — Я аж вздрогнул, настолько непристойно прозвучало в его устах это довольно невинное ругательство. — Человек — извилистая тварь, он так все повернет, что любое деяние станет преступлением! — Он скривился, словно собирался заплакать. — Я спрашивал. Я честно пытался понять.

Я ждал продолжения, но он не стал развивать эту тему.

— Словом, я стал странником. Мне было что искать, мне было куда идти и что дать Тано. Я рассчитал верно. — Он вдруг снова заулыбался. — Вы правы. И задницу мне надрали, и оркам чуть не скормили, но до Мордора я добрел. Большой мир быстро учит, а у меня была цель, до которой я намеревался дожить. И, как видите, дожил.

— А… что вы предложили Самому? — обмирая от собственной наглости, пробормотал я.

— Что? — Он рассеянно дернул плечом. — А, одну красивую вещь. Браслет. Браслет, выточенный, похоже, из цельного кристалла мориона. Внутри пульсирует красная точка. Вроде моего глаза, — усмехнулся он. — Над алым пятном светится в воздухе руна Эрат, руна Пламени, знак Движения и Творения.

Он снова стал обаятелен и плотоядно мягок. Откуда-то извлек бокалы черного хрусталя. Похоже было, что их не резали, а тянули из расплава, и они застывали на воздухе странными, текучими изгибами. Я уже знал, что это еще один его излюбленный фокус — извлечение из ниоткуда бокалов и вина, причем вино всегда было отменным.