Великая. История «железной» Маргарет

Выступил Майкл Хезелтайн, критикуя то, как коллективная ответственность при обсуждении «Уэстленда» была сброшена со счетов, но игнорируя тот факт, что он сам ушел с заседания кабинета по «Уэстленду» потому, что он являлся единственным министром, не желавшим подчиняться решению кабинета. Леон подвел итоги от имени правительства, выступив с речью, которая, я надеялась, поправит его положение в Палате, но этого не случилось. Пресса по-прежнему оказывала на него давление, много критики было и в мой адрес.

События продолжали развиваться. 23 января мне пришлось сделать в Палате трудное заявление, касающееся расследования по утечке информации. Обстановка была напряженной. Расследование заключило, что чиновники министерства торговли и промышленности выполняли свои обязанности добросовестно, думая, что полномочия от Л. Бриттана, их государственного секретаря, и от моего офиса на Даунинг-стрит дают им право раскрыть содержание письма П. Мэйхью. Со своей стороны Л. Бриттан считал, что имеет на это разрешение Даунинг-стрит. На самом деле со мной не проконсультировались. Это правда, что я, как и Леон, приветствовала бы, чтобы о письме Хезелтайна, по мнению П. Мэйхью содержавшем существенные неточности, стало бы скорее известно. Сэр Коукни в тот день планировал выступить на пресс-конференции и объявить акционерам, какое решение принял совет директоров «Уэстленда». Но я бы не позволила, чтобы для достижения этой цели просочилась информация из письма юридической конторы.

В заявлении мне пришлось защищать свою собственную непредвзятость, профессионализм чиновников, которые не могли сами за себя постоять, и, насколько возможно, моего готового к бою министра торговли и промышленности. Я нисколько не сомневалась, что как только все узнают правду, все наладится. Но тем не менее трудно бывает убедить тех, кто думает, что знает, как работает правительство, не имея об этом никакого представления, что никто не застрахован от ошибок в суждениях, особенно когда находятся под прессом ежедневных провокаций.

Решением заседания Комитета-1922 судьба Леона Бриттана была определена. Он встретился со мной после обеда в пятницу 24 января и сообщил, что собирается подать заявление об уходе. Я пыталась отговорить его от этого. Было обидно терять лучших людей. К тому же я всерьез задумалась о своем собственном положении. Я потеряла двух министров Кабинета одновременно и не питала иллюзий по поводу того, что те, кто настроен критически, могут воспользоваться возможностью убрать и меня.

Я знала, что проверкой на прочность станут мои ответы Нилу Кинноку в Палате в ходе дебатов по «Уэстленду», назначенных на понедельник. Все воскресенье я работала с сотрудниками и составителями речей. Просмотрела все документы, касающиеся дела «Уэстленда», с самого начала, мысленно упорядочивая для себя, что было сказано и сделано, кем и когда.

Нил Киннок в тот понедельник открыл обсуждение длинной и плохо продуманной речью, принесшей больше вреда ему самому, чем мне. Когда я поднялась с места, я знала, что именно моего выступления ждала Палата. Снова я перечислила все детали, связанные с просочившимся письмом. Было очень шумно, меня много раз перебивали. Я отдала этой речи всю себя, конечно, сейчас она выглядит, как что-то выдающееся, но тогда она изменила ход событий. Я подозреваю, что члены парламента от партии консерваторов, наконец, поняли, какой страшный ущерб был нанесен партии. Сейчас с трудом верится, что такое маловажное дело могло превратиться в проблему, угрожающую самому правительству. Ко времени моего выступления тори по-настоящему желали услышать лидера. Даже Майкл Хезелтайн счел благоразумным заявить о своей преданности. Самым разрушительным в деле «Уэстленда» было усиление антиамериканских настроений.

Сразу вслед за «Уэстлендом» встал вопрос о приватизации «Бритиш Лейланд» (БЛ). Пол Ченнон, которого я назначила на место Леона, сразу после вступления в должность оказался перед лицом нового кризиса, который мог повлиять на работу тысяч людей и затрагивал значительное число членов парламента от партии консерваторов. Я не всегда сходилась во взглядах с Н. Теббитом по вопросу о БЛ. Я чувствовала, что в фирме дела шли плохо, и хотела занять в этом вопросе более твердую линию. Я считала, что в БЛ необходимо новое руководство, более строгая финансовая дисциплина и поворот к приватизации.

С октября 1985 г. Л. Бриттан занимался этим. К этому времени «Ягуар» уже был успешно продан. «Юнипарт», занимавшийся запасными частями для БЛ, тоже должен был быть приватизирован, а в БЛ не торопились с этим. В это время мы тайно вступили в контакт с «Дженерал Моторс» (ДМ), где интересовались покупкой «лендровера». Эти переговоры казались бесконечными; поэтому я была довольна, когда 25 ноября Леон прислал мне свое предложение по заключению сделки. Кроме вопроса о цене, стояли три нелегкие проблемы, которые требовали внимания.