Великая. История «железной» Маргарет

В некоторой степени французская стратегия проведения «неофициального» парижского совета по вопросам отношений Востока с Западом сработала, поскольку страсбургский совет сосредоточился, по крайней мере, на официальных сессиях на более европейских вопросах EMU и Социальной хартии. Франция намеревалась назначить дату IGC, и я все еще надеялась, что это отпадет. Еще за несколько дней до начала совета мы были оптимистично настроены к перспективе того, что Германия поддержит нас в вопросе «дальнейшей подготовки» перед собранием IGC. Продемонстрировав классическую работу франко-германской оси, канцлер Коль согласился пойти на поводу у президента Миттерана. К моменту своего прибытия в Страсбург я осознавала, что могу полагаться только на себя. Я решила оставаться благоразумной, поскольку не было смысла вызывать неуместную враждебность, когда я не могла добиться того, чего действительно хочу.

Было решено, что IGC соберется под председательством Италии до конца 1990 г. Что касалось Социальной хартии, которую я подвергла критике в Мадриде, я подтвердила, что не готова поддержать текст, и мое убеждение только усиливалось тем фактом, что комиссия теперь предлагала выдвинуть не более 43 отдельных предложений, включая 17 обязательных законодательных директив в областях, которые охватывала хартия. Это было эффективным завершением дискуссии о хартии с нашей точки зрения. К вопросу EMU мне предстояло вернуться в Риме.

В первой половине 1990 г. нам предстояло иметь дело с председательством Ирландии. Скверная привычка созывать по нескольку «неформальных» советов оказалась заразной. Чарльз Хоуи решил, что требовался еще один совет для обсуждения событий в Восточной Европе и последствий объединения Германии для сообщества. Для остальных это было просто еще одной возможностью поддержания федералистских тенденций.

«Политический союз» теперь рассматривался вместе с «валютным». В некотором смысле это было единственным логичным решением. Но за концепцией «политического союза» всегда скрывались франко-германские планы. Франция хотела сдержать мощь Германии. В этом смысле они представляли себе более сильный Европейский совет с большинством голосов: но они не хотели увеличения полномочий комиссии или Европейского парламента. Французы скорее были федералистами в вопросах тактики, нежели по убеждениям. Германия хотела «политического союза» по другим причинам. Для них это отчасти была цена за быстрое объединение с Восточной Германией на их собственных условиях и со всеми преимуществами членства в сообществе, а частично демонстрацией того, что новая Германия не станет вести себя так, как старая, от Бисмарка до Гитлера.

Со своей стороны я выступала против политического союза в любой из этих форм. Но единственный способ, которым я могла надеяться остановить это, был отход от стандартного подхода сообщества посредством сочетания принципиальных заявлений, и различные процессуальные меры не давали возможности обсудить все, что стояло на кону, пока не станет слишком поздно. В рамках сообщества мне следует направить усилия на обозначение различий между Францией и Германией. Внутри я должна в твердых понятиях обозначить, что «политический» не воспринимается и не будет воспринят всерьез. Слишком большая часть работы сообщества состояла из использования туманных фраз в пактах и коммюнике, которые потом оборачивались в федеральные значения, которыми, как нас уверяли, они никогда не обладали. В результате я решила, что поеду в Дублин с речью, которая даст понять, что политический союз невозможен и не будет возможен.

Было видно, насколько Франция и Германия были тверды в своих федералистских намерениях. Незадолго до встречи совета в Дублине в конце апреля президент Миттеран и канцлер Коль выступили с публичным заявлением, призывая совет в Дублине «начать подготовку к межправительственной конференции по вопросам политического союза». Они также призвали сообщество «обозначить и привести в действие общую международную политику и политику в области безопасности».

Президент Миттеран и канцлер Коль почти в одно время направили президенту Литвы письмо с просьбой временно приостановить объявление страной независимости, чтобы облегчить переговоры с Москвой. В своей последующей речи в совете я отметила, что это было сделано без ведома всего остального сообщества, не говоря уже о НАТО. Это стало демонстрацией того, что возможность проведения единой «международной политики и политики в области безопасности» была довольно мала.