Великая Кавказская Стена. Прорыв 2018

— Машина и алкоголь стоят сто шестьдесят тысяч, — объяснил Феликс так, словно майор чего-то недопонимал. — Это всё ваше плюс те пятьдесят тысяч, которые были у меня в борсетке.

— Хм-м-м… — недоверчиво хмыкнул майор и подумал, что так оно и есть.

— Это минимум, — соблазнял его Феликс. — А алкоголь продать можно дороже.

— А вас, конечно же, отпустить? — иронично осведомился майор.

— Да, — скромно подтвердил Феликс его догадку и потрогал разбитую губу.

— Слишком много народа вас видело, — сказал майор так, что Феликс невольно присмирел и подумал, что чего-то не понимает.

«Зачем я ему, если есть куш?» — понял он.

— Если не поскупитесь, то все будут молчать, — высказал своё мнение Феликс.

— Хм-м-м… — снова хмыкнул майор, соображая, вывернулся журналист или нет.

А ведь вывернулся, снисходительно подумал он. Ну да, собственно, это не имеет большого значения, деньги и так мои.

— Чеченец с врагом не договаривается, — отрезал майор и взялся за трубку.

— Ну что вам стоит, — сказал Феликс. — Я обязуюсь никому ничего не говорить, а там война начнётся.

— А откуда вы знаете о войне?! — оживился майор и даже подпрыгнул в кресле.

По роду своей прежней работы он привык выдавливать из жертвы все соки, добираясь до исходных корней человеческой низости, в этом отношении журналист ничем не отличался от других людей.

— Об этом знает любая собака, — сказал Феликс упавшим голосом.

Майор посмотрел на Феликса в задумчивости, но трубку положил на место.

— Не сообщайте никому. Я уйду, а в Москве скажу, что меня ограбили русские пограничники, — предложил Феликс.

— А что… — удивился майор, — это даже интересно. А как вы себе это представляете?

Его позабавила сама мысль унизить русских руками же русского журналиста.

— Я пишу на тему коррупции в армии. Это мой конёк.

— Ах, да-да-да… Вы тот самый журналист, — майор бросил взгляд на пыльные документы, лежащие перед ним. — Я читал ваши статьи. Правильные статьи.

— Никто ничего не узнает, — соблазнял его Феликс.

Он почувствовал, что майор почти созрел.

— Ладно, — сказал майор, — предположим, я соглашусь. А где гарантии, что вы не напишете обо мне в своей газете?

— Я даю вам слово, что не напишу.

— Этого мало, — сказал майор. — Если бы вы были простым смертным… — и снова взялся за трубку.

Феликс почувствовал, что земля уходит у него из-под ног. Впервые его подвела профессия.

— Там, в паспорте, мой адрес… — сказал он вдруг осевшим голосом.

— А что вы ещё можете предложить? — загадочно спросил майор.

— Я не знаю… — сказал Феликс, лихорадочно ища выход.

Не было выхода. Был один безысходный тупик, в который он влетел по собственной глупости.

— А родители у вас есть?

— А при чём здесь родители? — оторопело спросил Феликс.

— Для гарантии. Или девушка?

О Гринёвой Феликс забыл напрочь. Стресс выбивает стресс. О Гринёвой он ни разу даже не вспомнил, словно её не существовало. Но Гринёву нельзя было выдавать даже под страхом лишения живота. И вообще толстый майор вёл странные разговоры, лишённые всякого смысла: груз с машиной в его власти, получается, Феликс ему не нужен? От этой мысли Феликс второй раз покрылся холодным потом.

— Девушка? — переспросил он и вдруг понял, что заигрался, что дело зашло слишком далеко, чтобы о нём думать легкомысленно. — Девушки у меня нет, — сказал он неожиданно для себя окрепшим голосом.

— Ну вот видите, — осуждающе покачал головой майор. — Гарантий у вас нет. Что с вами делать?

Феликс подумал, что даже если отдать этому мерзавцу флешку, то это не изменит дела. Флешка — это бесценный подарок, если знать, как ею воспользоваться. Но в данный момент отдавать её бессмысленно.

— Алихан! — позвал майор.

— Да, начальник, — в дверь просунулась самая свирепая и самая небритая морда. Она измывалась над Феликсом с особенным удовольствием.

— Выводи!

— А можно я у него туфли сниму? Мне у него туфли понравились.

— Снимай! — великодушно разрешил майор.

— Разувайся! — велел Алихан, схватил Феликса за шкирку и вытряхнул из обуви.

* * *

Его вывели с прибаутками, пьяными шутками. Между делом сорвали куртку и ремень. Сняли бы и джинсы, но сами же их и порвали, когда били. Тыкали стволами в ребра и в спину, там, где почки.

— Ссать будешь кровью! — заглядывали с издёвкой в глаза.

— А зачем ему ссать?! — глумились с другого боку. — В аду не ссут! А-а-а-ха-ха-ха!

Феликсу было всё равно, на мгновение он ощутил себя, как в детстве, когда, не желая обуваться, выбегал в одних носках во двор дачи. Только теперь под ногами попадались камушки, и хотелось ступать осторожно, только ему не давали, хотя тычков он уже не чувствовал. Потерял он ощущения. А ещё он почему-то думал о флешке, что её всё равно найдут и что зря он её не уничтожил. А надо было.

Его ткнули в столб так, что из глаз полетели искры, но сознание он не потерял, а упал на колени. Руки ему связали той самой колючей проволокой, которую он так боялся, а она оказалось сущей ерундой по сравнению с тем, что в затылок тыкнули дулом и произнесли:

— Ну молись, русский!

Затем над ухом что-то щёлкнуло так громко, что передалось в кость, и всё тот же голос сказал:

— Чёрт, осечка! Повезло тебе, русский!