Великая Кавказская Стена. Прорыв 2018

Он так и сказал почти помпезно: «События государственного масштаба». А на что он намекал — Феликс не знал и знать не хотел, это было личным делом Александра Павловича, его фантазиями, ибо фантазии главного чаще всего были необузданными и дикими, как всё в этой стране, пропахшей нафталином и серой. С недавнего прошлого Феликс вообще перестал обращать внимание на игру слов главного и уже не искал в них потаённого смысла. Не было там никакого смысла — одно фанфаронство и звенящая пустота. Витал Александр Павлович Соломка в облаках, а не твёрдо по-репортёрски ходил по земле, хотя и не пересекал черту, за которой начинается откровенное сумасшествие, но всё шло к этому. Его монотонные сентенции Феликс выслушивал по двадцать раз в день, и они у него уже в зубах завязли, потому что Александр Павлович Соломка хотя кровью и потом и выбился из первой волны посткризисных журналистов, но так и не научился красиво жить и радоваться жизни и свободе. Как известно, мировой кризис имеет особенность возвращаться и проделывал это не единожды. Последнее десятилетие — особенно часто и особенно почему-то в России. Так что все пребывали в состоянии перманентного ожидания развала карточного домика. Женщины Александра Павловича не интересовали, по барам теперь свободно не находишься, а на что-то большее он просто не был способен. Страсти не хватало. И вообще внутри у Александра Павловича Соломки залита холодная оконная замазка, а не человеческие чувства. Пропустить своё время — это тоже надо уметь. Но зато в редакции он ощущал себя на коне, этот Александр Павлович — нытик, безбожник и импотент. Про себя Феликс называл его Рыбой. Впрочем, если бы не «новая свобода» после трофимовского феодализма и заржавевшего поколения, то сгинул бы Александр Павлович в пучине времени, как до него сгинули многие. А «новая свобода» на то она и «новая», чтобы дать ему шанс, и он им великолепно воспользовался. Рулил теперь «Единогласием», как ему заблагорассудится, тем более на зарубежные деньги, и в ус не дул. Разумеется, он много не хапал, но кое-что, несомненно, прилипало к его потным лапкам. Впрочем, меня это мало касается, думал Феликс, каждому своё, но до поры до времени, разумеется.

— Я вас слушаю, Александр Павлович, — ледяным тоном произнёс он, чтобы только перевести разговор в деловое русло.

Мало того, что разбудил меня среди ночи, подумал Феликс с раздражением, так ещё отчитывает без повода, как мальчишку. Единственное, чего мне хочется в эту ночь — так это забраться в холодильник, где стоит бутылка «Невского», припасённая на утро. Вчера мы с Лёхой в ресторане «Над Москвой-рекой» перебрали: джина, водки и шампанского, но зато было весело. И девушки тоже были весёлые, только я не знаю, какие и куда они потом делись, с трудом припоминал Феликс. Просто в какой-то момент они пропали, и всё, а может, я отключился? Нехорошо отключаться в твоём возрасте, думал он, нехорошо. Надо контролировать себя. Год пить не буду, дал он себе слово, нет, два года. Да, два года, твёрдо решил он, этого вполне достаточно.

— Вот я и хочу тебе сообщить, что наш долг… — завёл старую пластинку главный.

— Александр Павлович, о долге вы уже сообщали, — перебил его Феликс. — Говорите, куда ехать и что делать, — сдался он, хотя имел полное моральное право отказаться под любым благовидным предлогом, ибо было раннее утро воскресенья и жизнь катилась совершенно в другую сторону.

— Ну да… разумеется… куда бы вы без меня делись… — все тем же бесстрастным голосом посетовал Александр Павлович. — В общем, так, записывай: в Минеральных Водах тебя ждёт машина, стоит в стойле нашего филиала, заправленная под завязку.

— Зачем мне машина?.. — удивился Феликс, ещё плохо соображая, что главный просто так не звонит с полночи.

— Ты что, телевизор не смотришь?

— Сейчас ночь, — мрачно напомнил Феликс и красноречия ради шмыгнул носом.

— Не ночь, а пять часов утра, — менторским тоном уточнил Александр Павлович.

— Знаю, — ответил Феликс, садясь в постели и потягиваясь до звона в мышцах. — На часы гляжу.

— Если бы ты посмотрел новости, то не задавал бы дурацких вопросов. На Кавказе назревает заварушка. Моджахеды жаждут освободить Россию.

— Когда? — наконец сообразил Феликс.

Освободить, это хорошо, подумал он. Это прекрасно! Полная абсолютная свобода! Будет, о чём написать.

— Через три дня, в ночь на двадцать пятое.

Ого, какая точность, удивился Феликс и деликатно напомнил, чтобы начальство не расслаблялось:

— Это не телефонный разговор.

— Не волнуйся, теперь никого ничего не волнует.