Великая Кавказская Стена. Прорыв 2018

— Да ты что?! — Лёха обиженно заморгал, как судак на воздухе. — А я?.. — удивился он. — А Рыба?.. А блондинки?.. — Он даже оглянулся, словно для того, чтобы проверить, на месте они или нет. — Ёх! Ну ты даёшь!

От удивления он разинул рот, как лунатик, который ходил-ходил по крыше, а потом вдруг очнулся на коньке. Хотелось сказать злое: «Закрой, муха залетит». Раздражал Феликса порой Лёха Котов. Очень раздражал, но другого друга у него не было.

— А что Рыба?.. — нервно спросил он, снова инстинктивно грызя сгиб пальца. — Переживёт!

— Пережить-то он, конечно, переживёт, ёх… — согласился Лёха Котов и покрутил мордой, — но я не понимаю… Ёх… — жалобно добавил он.

— А чего здесь понимать?! — взвился Феликс.

Он и сам себя не понимал, он был в панике. Такая паника у него была только в глубоком детстве из-за ночных кошмаров, когда он болел ангиной, и ему казалось, что в самом тёмном углу комнаты притаилось чёрное, лохматое чудовище.

— Это ж срыв задания?! Ёх… — напомнил Лёха, хотя в его голосе не было надежды, слишком хорошо он знал Феликса.

— Пошлёт кого-нибудь другого, — зло ответил Феликс, подхватывая дорожную сумку.

— Ну да… пошлёт… — оторопело согласился Лёха. — Только?.. — Он недоумённо пожал бабскими плечами и с надеждой уставился на Феликса — вдруг передумает.

Феликс почувствовал, как у него задёргалась щека. «Я и сам не знаю, что мне делать, — испугался он. Но однозначно — ехать ни в какую Чичу я не желаю. Чего мне там делать? Не несут меня туда ноги, и всё! Смерть там моя и погибель», — сообразил он, и в животе у него снова возникла пустота, словно его уже клали в лаковый гроб и оркестр наяривал «Похоронный марш» Шопена.

— А ты поезжай, — выдавил он из себя. — Поезжай, может, я к тебе подскачу, но позже.

— Ну да… — не поверил Лёха и снова покосился на блондинок, нравились они ему.

Блондинки с вялыми лицами сидели лениво, как тюленихи, призывно покачивая красивыми ногами. Но Феликсу почему-то было всё равно. Хоть сто тысяч поставь блондинок, а мне всё равно. Он даже оторопел — такого с ним сроду не бывало. Не вызывали они в нём прежнего вожделения, что было весьма странно и подозрительно. Что бы это значило? — удивился он, но, естественно, разобраться не успел.

— Приеду, — бездумно пообещал Феликс, грызя сгиб пальца. — Обязательно приеду.

Сейчас в ванную с холодной водой, потом двести граммов коньяка и в постель, мечтал он, а там видно будет. Может, действительно придётся поехать в деревню писать романы? Да, телефоны надо отключить, все до единого. Плевать я хотел на Рыбу!

Феликс уже сделал шаг по направлению к лестнице, игнорируя тоскливый, как у голодной собаки, взгляд Лёхи, который не знал, что ему делать: то ли докладывать главному, то ли действительно лететь в Имарат Кавказ и ждать там непонятно чего. Феликс мысленно уже был дома, где даже стены помогали дышать, где было уютно и надёжно, как в бронекрепости, как в тот же самый момент, абсолютно некстати, зазвонил телефон.

— Да? — спросил Феликс, спускаясь на первый этаж.

— Здравствуй, дорогой, — услышал он и, конечно же, узнал голос Рашида Темиргалаева. — Как здоровье, дорогой, как поживаешь?

— Хорошо, — ехидно ответил Феликс, всё ещё находясь в векторе движения, весь устремленный туда, к выходу из аэропорта, где стоял его серебристый «Опель», где надежда обрести новую жизнь была вполне реальной, только после такой выходки его наверняка попрут из газеты. И правильно сделают, равнодушно думал он, представляя изумленное лицо Рыбы, то бишь Александра Павловича Соломки, и его бесцветные глаза, и его белёсые, как у альбиноса, брови.