Великая Кавказская Стена. Прорыв 2018

— Да… чудак… — подтвердил Виктор Бергамаско, разливая остатки водки. — Думаешь, этого было достаточно?

— Думаю, да, — смело ответил Феликс.

— Каких-то несчастных двадцать миллиардов?

Феликс вдруг почувствовал, что над ним посмеялись, а ещё он почувствовал, что опьянел. Надо закусывать по-русски, подумал он, а не пить по-иностранному.

— Вы мне надоели! — сказал он, поднимаясь.

— Куда ты? — удивился Джон Кебич. — Мы тебе главного не сообщили.

— Да?.. — Феликс внимательно поглядел на них.

Джон Кебич двоился. Его рыжая шевелюра почему-то закрывала половину бара. Белые-белые глаза плыли, как две таблетки аспирина. Виктор Бергамаско со своей пудовой цепью на волосатой груди казался цыганским медведем. А серебристый смех Гринёвой — гласом сирены. Феликса качнуло, и он схватился за стол. Стены кабака едва не сложились гармошкой.

— Сейчас за водкой сбегаю, — сообщил Виктор Бергамаско. — У кого есть «чечеши»?

— На, — Джон Кебич выгреб из кармана мятый комок денег и сунул в огромную лапу Виктора Бергамаско.

И Феликс понял, что пьянка приняла необратимую форму скотства. Он вспомнил, как газеты всего мира пестрели заголовками: «Цена вопроса 20 миллиардов долларов». Ему сделалось смешно, действительно, двадцать миллиардов — это на удивление мало. Возникла маленькая несостыковка: за такую сумму Россию не купишь, она слишком большая. Подавишься. Он глупо хихикнул и уселся назад в небольшой растерянности. Заронили-таки они в него семена сомнений. Неужели Владимир Трофимов не мог наскрести двадцать миллиардов? Да запросто. Одной левой. Честно говоря, Феликс иногда об этом задумывался, но как-то несерьёзно. О чём думать, если Мишка Спиридонов в Кремле? Дело сделано. Пыль выборов и страстей улеглась. Впереди «новая свобода» и «военный отдел». От этого кружилась голова и хотелось петь патриотические песни о реке Волге, о Карелии и о проливе Лаперуза, да мало ли ещё о чём.

— Молодец! — похвалил Джон Кебич и снова хлопнул его по плечу.

Странно, но Феликсу это уже не было противно, хотя они выпили совсем ничего, должно быть, сказались вчерашняя пьянка, Гринёва, нервотрёпка на границе и общая изношенность организма.

— Я тебе так скажу, — начал Джон Кебич, глядя на него всё теми же до неприличия светлыми глазами, — вы… русские ещё очень наивная нация и ничего не понимаете. — Он смешно икнул и, если бы Феликс не придержал его за плечо, съехал бы на пол, размахивая руками, как аист крыльями.

На него уже настороженно оглядывались, хотя, разумеется, привыкли к выходкам Джона Кебича, который был звездой журналистского мира.

— Ну да… — ехидно согласился Феликс и подумал, что у него так и чешутся кулаки, а почему, непонятно.

Гадом был Джон Кебич, а ещё начётником и простофилей, ничего не понимающим в русской жизни, но пробующим учить других. Впрочем, мистер Билл Чишолм тоже любил учить, и эта черта иностранцев страшно не нравилась Феликсу. Чего они к нам все пристали, думал он. Самые умные, что ли?

Явился Виктор Бергамаско с водкой и закуской: нарезкой из какой-то вонючей рыбы.

— Рыба к пиву, — со знанием дела сообщил Джон Кебич.

— Пожалуйста! — и Виктор Бергамаско водрузил на стол баклажку «Невского» номер три.

Феликс фыркнул: пьянка походила на обычное русской застолье в каком-нибудь второсортном кабаке на Пречистенке.

— Пиво с водкой страшное дело, — со знанием сообщил Джон Кебич, но возражать не стал, когда Виктор Бергамаско открыл баклажку.

— Так почему всё-таки ничего не понимаем? — напомнил Феликс, задела его тема.

Мешать пиво и водку он не собирался. Это уже был русский экстрим. А на сегодня с Феликса экстрима было достаточно. Он так и подумал: «Баста, пить буду только водку, а то умру молодым».

— Почему? — как показалось ему, ехидно переспросил Джон Кебич. — Почему? — уточнил он у Виктора Бергамаско.

И оказалось, что Виктор Бергамаско абсолютно трезв, трезв также и Джон Кебич, хотя всё ещё норовил упасть со стула, а пьян один Феликс. Не может быть, подумал он, ворочая мыслями, как рулевой килем, я мало выпил, и ему всё ещё хотелось заехать Джону Кебичу в челюсть. Владела им эта несусветная страсть. Однако он сдержался. Драться было некультурно, драться было дико, это он хорошо помнил какой-то частью мозга, в которой жил второй человек и который периодически напоминал: «Плюнь на всё, в том числе и на прекраснейшую Гринёву, езжай зарабатывай бабло, потом война начнётся, то да сё, упустишь такой шанс».

Виктор Бергамаско долил в пиво водку, они чокнулись. Джон Кебич вытер губы точно так же, как вытирают их русские после третьего стакана водки, то есть размашисто и неряшливо, и поведал со всей той откровенностью, которая должна была сразить наповал:

— А если мы тебе дадим такой материал, который дискредитирует вашего президента?

— Как?! — поперхнулся Феликс.