Великая Китайская стена

«Рвы засыпались песками до тех пор, пока не сравнивались с поверхностью земли, и больше их никогда не откапывали. Обнесенные стенами крепости пребывают в еще худшей степени разрушения. У многих нет ворот, а по стенам уже нельзя пройти. Тому, кто попытается пройти по ним, придется держаться руками за края бойниц, под его ногами часто будет одна пустота».

Так как башни разрушались, пограничные стражники оставляли их. Часто случалось так, что команды не решались поднимать тревогу — дымом или стрельбой из пушек — во время приближения противника, вероятно, из-за чрезвычайной уязвимости башни: враг быстро одолел бы их, — и унизительное сотрудничество казалось более предпочтительной перспективой, чем безнадежное сопротивление.

Сочетание апатии и недовольства, являвшееся очевидным следствием физической опасности и неудобств, приводило к тому, что солдаты, охранявшие минскую стену, в лучшем случае относились к находившемуся за стенами и башнями потенциальному агрессору по принципу «живи сам и дай жить другим», а в худшем — активно сотрудничали в качестве союзников, шпионов и людей, готовых в нужный момент открыть ворота. И хотя стена сооружалась для того, чтобы не допускать монголов или контролировать их проход в Китай, позволяя им приходить только в установленное время и в установленное место, часто поступали сообщения, что монголы прорывались или перебирались через стену там, где хотели. Движение в обратном направлении шло с той же легкостью: пленники, возвращавшиеся в Монголию, «просто обходили башни стороной»; хоть и создавалось впечатление непрерывной линии обороняемой стены, в ней явно имелись бреши. Когда Эсэн в 1449 году вел своих монголов через северо-восточный Китай на Пекин, пограничная стража просто заблаговременно покинула башни. Сто лет спустя наблюдатели отмечали: команды башен в ужасе разбегались, когда монголы перебирались через стену. Если стражники при приближении монголов оставались на своем посту, они смотрели в другую сторону и притворялись, будто не видят их, поднимая тревогу только изрядное время спустя после того, как опасность миновала. Однако частенько контакты оказывались более дружественными и тесными: поскольку башни располагались на самом стыке китайской и монгольской или маньчжурской территорий, регулярные сношения между сторонами были неизбежны. В 1570 году генерал-губернатор северо-востока прямо называл команды дюжины башен вдоль границы «двенадцатью изменниками». В 1533 году некий чиновник заявлял: китайские разведчики-ебушоу фактически служат проводниками для банд монгольских налетчиков. Причина такого поведения была очевидна для любого, кто испытал на себе условия пограничного бытия, как этот инспектор из 1553 года: «Мы должны лучше обращаться с командами, и тогда вместо того чтобы быть глазами и ушами противника, они снова станут нашими глазами и ушами».