В невообразимо трудном путешествии Штайном двигала перспектива богатого археологического улова, следов некогда процветавших городов-оазисов, лежавших на Шелковом пути и благодаря ему богатевших, но оставленных столетия назад, после того как династия Мин захлопнула двери для караванного обмена между Китаем и дальним западом, и со временем поглощенных подвижными песками Такламакан (на тюркском языке буквально означает «войди, и ты никогда не выйдешь»). Для тех, кто выжил на нем, Шелковый путь в период своего расцвета нес выгоду торговли между Китаем и Индией (и в конечном итоге Европой) золотом, слоновой костью, нефритом, кораллами, стеклом, корицей, ревенем и, конечно, шелком. Но Шелковый путь не просто переправлял предметы роскоши в руки тех, кто жаждал материальной экзотики. Он был еще и дорогой, по которой из Индии в Китай продвигался буддизм. Когда монахи шли в китайскую Центральную Азию теми же путями, которыми двигались груженные товарами караваны, монастыри, гроты, пагоды и ступы — их интерьеры украшали произведения религиозного искусства — вырастали следом за ними в населенных пунктах, где они останавливались на отдых.
Штайн узнал об этих оазисах раннего буддизма не из духовных источников. Сведения были получены от шпионов и разведчиков, участвовавших в Большой Игре, борьбе Российской и Британской империй XIX века за союзы, влияние и информацию на дипломатически «ничейной территории» Центральной Азии. В 1860-х годах в качестве составляющей кампании по сбору разведывательной географической и политической информации в стране Большой Игры, которую непрерывно вела британская Индия, некий индийский чиновник был отправлен в неизвестную тогда Такламакан с задачей составления карт и описаний всего увиденного. Среди подробных записок по топографии и докладов о деятельности русских мелькали туманные упоминания о старинных домах и предметах, откопанных в пустыне. Его упоминания в течение сорока лет будут подпитывать гонку семи государств по пустыне за реликвиями Сериндианской (придуманный Штайном термин для обозначения гибридного индийско-китайского стиля в искусстве, взращенного Шелковым путем) буддийской цивилизации, за тысячами похороненных в песках рукописей, скульптур и настенных фресок. По мере того как слухи распространялись, а иностранные путешественники начали привозить рассказы о старинных предметах, которые продавались на базарах в пустыне — заплесневевшие черные кирпичи чая, четырехфунтовые золотые монеты, буддийские статуэтки, — утраченные следы Шелкового пути стали привлекать внимание некоторых наиболее выдающихся европейских археологов-исследователей той эпохи: шведа Свена Хедина, первого европейца, проникшего в глубь пустыни Такламакан и открывшего основные места необычных находок; француза Поля Пельо, до неприличия блестящего синолога, свободно говорившего на тринадцати языках; Аурела Штайна, которого впоследствии английский король произвел в рыцари за вклад в археологическую коллекцию Британского музея и которого в Китае поносили как империалистического грабителя пещер.
Зимой 1900/01 года Штайн совершил свой первый набег на Такламакан. Он несколько недель находился в пути, добираясь до Хотана, ныне исчезнувшего провинциального центра, и зачастую просыпался с намертво примерзшими к верхней губе холеными усами. Греясь у костров, на дрова для которых шли старинные сады, некогда цветшие у бывших оазисов, Штайн и его рабочие выкапывали буддийские фрески, лепнину, обрывки рукописей набрами и китайском языке, огромные, высеченные из камня статуи, датируемые первым тысячелетием. Штайн, чьи аппетиты разгорелись, поставил перед своим вторым путешествием еще более амбициозные задачи: проверить — зная, что соперники из Германии и Франции наступают ему на пятки, — сообщения о «Пещерах Тысячи Будд», сотнях буддийских гротов с настенной живописью, притаившихся в двадцати пяти километрах от Дуньхуана, в скалах, которые поднимаются над зеленой долиной в конце Ганьсуского коридора, — последний вздох плодородной, орошаемой земли, прежде чем стены песчаных дюн по обеим сторонам сомкнутся в пустыне Лоб-Нор.