Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы, 1884–1909 гг.

Главным же долгом великой княгини перед Сергеем Александровичем становится забота о детях Павла Александровича — Марии и Дмитрии. Вместе с государем она принимает над ними опекунство. [1957]

Вел. кн. Елисавета Феодоровна — Николаю II

26 февраля. Москва

Милый Ники,

Позволь мне от всей души поблагодарить тебя за твою деликатность и доброту — для меня это большое утешение. Господь да наставит нас, и да поможет нам воспитывать Мария и Дмитрия так же хорошо, как это начал Сергей. Я сделаю все, что в моих силах, к тому же, зная его идеалы и принципы, мне остается лишь следовать тому, что всегда было перед моими глазами, чтобы воспитать эти юные нежные сердца в истинно христианском, истинно русском духе, всецело утвержденном на вере и чувстве долга.

То, что я могу жить в этом доме[1958] всю жизнь, большая отрада для меня. Я черпаю огромную силу и покой, находясь рядом с мощами святителя Алексия и моим дорогим в этом тихой маленькой церкви.

Могу ли я оставить мебель — она частью старинная, взята из Кремля и числится в описях, с тем, чтобы после моей смерти все было возвращено назад? Можно ли поставить одну или две двери и т. п.? Это сделало бы дом идеальным, поскольку анфилады весьма неудобны для размещения всех. Нельзя ли оставить некоторые люстры и простую мебель в комнате прислуги, или ты хочешь, чтобы все хранилось на мебельном складе дворца? Все будет зарегистрировано самым тщательным образом.

Спасибо, что назначил мне дорогого Алексея[1959] и позволил Гадону[1960] и Менгдену[1961] помогать — Менгден будет просто незаменим в детских делах.

Теперь, мой дорогой, расскажу тебе о потрясении, которое испытали мы с детьми. Павел написал, что ты разрешаешь ему брать с собой жену, если он приезжает надолго. Должна признаться, дети были очень расстроены, как и я, — каждый по-своему. Мария, увидев своего отца, который, должно быть, много чего ей наговорил (Виктория[1962] расскажет тебе подробности, писать слишком долго), и без того была потрясена смертью моего дорогого, а тут еще сказанное Павлом, так что не удивительно и даже естественно, что она бросилась ему на шею со словами: «Забери меня, забери»![1963] И только потом, когда она поняла, к чему это приведет, что ей придется жить с женой своего отца и ее детьми, ей расхотелось уезжать. Все это она рассказала мне. К тому же Павел сообщил ей немало неосторожных подробностей, и мысль о том, что ей придется видеться с ней, просто угнетает ее. Дмитрий только рыдает и не отходит от меня ни на шаг. Сердце мое разрывается, когда он говорит: «Я не могу лгать Папа, мне придется ему сказать, что не хочу ее видеть». Его страшит мысль о расставании со мной. Он решил, что должен заботиться обо мне — ведь дяди больше нет — и до такой степени привязан ко мне, что приезд отца скорее огорчил его, нежели обрадовал — он очень боялся, что отец его заберет. Теперь, когда ты стал их опекуном, и я <тоже>, оба они счастливы, что их дом здесь, и ничего не изменится. Но, увы! необдуманные слова и письмо Павла бросили тень на идеальный образ отца, который у них сформировался, и который с такой любовью и тщанием поддерживал Сергей. Нет ли здесь какого недоразумения? То же самое написал Павел и своей сестре Мари, то есть, что он может приезжать, когда захочет, и брать с собой жену, если едет на длительный срок, а ты со своей стороны дашь ему знать, когда можно приехать. Он хотел вернуться в скорости, и я была бы очень рада, если бы он приехал на пару недель. Но, дорогой, пожалуйста, не позволяй его жене появляться здесь, в Москве. Он обещал, что она будет жить неприметно, но таких женщин скрывать невозможно, поскольку они стремятся быть на виду, и потом — она жена; и как только появится в России, она покажет себя.

Если ты не против, я привезу детей после сороковин, то есть через 18 дней. Если позволишь, останусь на неделю или менее того — будет зависеть от обстоятельств.

Я ищу завещание Сергея и пока не нашла никаких бумаг. Это ужасно больно, но мне невыносима мысль, что кто-то другой будет касаться его драгоценных бумаг и вещей. Он так любил порядок, и ради него я сама разбираю бумаги. Я была в Ильинском, Усове; мы отслужили в церкви, все, казалось, уснуло в снегу. Потом в Нескучное[1964], а теперь, и здесь, и сегодня в генерал-губернаторском доме. Господь милостив ко мне, дает мне силы.

Я напишу Павлу несколько слов о том, что мы с тобой стали опекунами его детей, Алексей — моим, а Менгден — поверенным в денежных делах. Ни словом не упомяну о его жене, никаких подробностей, просто — вежливое письмо[1965].

Благослови тебя Бог, мой дорогой! Благослови и храни тебя Бог! Элла.

(ГА РФ. Ф. 601. Оп. 1.Д. 1254. Л. 1–6 об. — на англ. яз.)