Великая легкость. Очерки культурного движения

Куда там четырехмерному ролику про Маленького Принца в московском планетарии – новый театр сам как кино и суперочков не требует.

С высоченной тумбы Артемий Лебедев прощается с немытой Россией. Точнее, в его выражениях – «недотертой». Со времен Чаадаева западничество ушло далеко, на самый Восток, Лебедев признается в любви к Японии. И не случайно. По свидетельству литератора Виктора Ерофеева, в Японии самые гигиеничные туалеты.

От спектакля такой же эффект, как от первого декабрьского митинга: «кто все эти люди?». Кому не хватает новых социальных образцов – это не в «Левада-центр», это к Тёме. Многотысячная любовь к блогеру – симптом узнавания.

«Накололи» – сюжет, прославивший Тёму в ЖЖ, теперь стал главной темой политических дискуссий. Это вообще главное духовное переживание для человека, который прочие смысловые проблемы – веры, социальной принадлежности, страха смерти – решил тем, что попросил его не беспокоить. Он против «идиотизма» – реальность должна быть управляемой, как джойстиком.

Вербатим с этим человеком получился тоже – управляемым. Зрелищным и комфортным, как все, что сегодня можно отметить знаком качества.

Жаль, что Артемий Лебедев не пошел на риск. Хотя бы не вышел на сцену сам: его сыграл режиссер спектакля Юрий Муравицкий.

В результате то, что должно было стать кульминацией спектакля – Артемий Лебедев танцует под «Ase of Base», – воспринимается всего лишь как еще одна видеоиллюзия. Вот если бы танцевал сам Тёма!

Нет, он сидел, комфортно смотрел премьеру.

А в вербатиме должен быть этот момент – троллинга, вызова герою. Драматургу Владимиру Забалуеву протроллить Тёму, кажется, не удалось. Хоть он и вытащил из интервью самый напряженный сюжет: Лебедев признал себя неудачником-интеллигентом, который при помощи Интернета научился пускать слова в дело.

Но лузерство Тёмы – не травматичное, модное. Оно символизирует право частного человека не быть героем. И защищает интеллигентские ценности от прямых нападений: ясно, что идеалисту в наши дни выгодней кривляться, чем проповедовать.

Сквозь тернии матерщины и звезды на заднике в спектакле проступили идеалы Артемия Лебедева: реальность, в которой все работает, и человек, который готов наладить эту работу.

Отладчик реальности Лебедев оказался куда в большей степени лектором, чем прежние герои «Человека. doc». Его вербатим вернулся в «горизонталь» – переключился с исповеди на занимательное обществоведение.

И сильно уподобился юмористическому шоу другого собирателя «идиотизмов» – Михаила Задорнова.

Еще смешнее издевательские комменты блогеров к Тёминому сообщению о спектакле. Их карнавальное ехидство – знак, что лекции кумира усвоены.

Судя по высказываниям, сами комментаторы на спектакле не были и, скорее всего, не соберутся.

Они не позволят себя «наколоть».

Человек Тёма интересен какой-то другой, не блогерской публике. Той, которая не разучилась доверять и рада обманываться.

Способной расслышать в троллинге – стилистику нового Прометея.

И, зажегшись его огнем, пойти работать, а не…

Ну, в ЖЖ разговаривать.

Богиня в валенках [62]

Нет, я не плакала, когда подгулявшая дочь ударила одну из них по голове, ни когда муж другой погиб на фронте через 12 лет счастливого брака, и на куцые их шубейки могла взглянуть без слез. Пробило в самом финале, в эпилоге, когда они сорвали с себя старое тряпье и выбежали кланяться в ярких летних платьях.

Иллюзия была разрушена, но именно тогда я поняла, что каждая изображенная ими старуха реально жила на свете, да что там, молода была, и даже девочкой. И такие же были у нее легкие, быстрые ноги.

Спектакль «Бабушки» идет в «Практике» с апреля, но вчера его впервые показали на только что открывшейся новой сцене – в «Политеатре».

Театр в лектории Политехнического музея выглядит школой жизни, там есть ведь и стойки вдоль рядов, на которых удобно конспектировать спектакли.

Документальные постановки – а «Бабушки» поставлены по ни много ни мало научным наработкам, добытым в сибирской деревне, – имеют эту дополнительную власть над зрителем: лекции, тренинга, в общем, какого-то познавательно-пробуждащего процесса.

Это отлично понимала и автор сценария Светлана Землякова, потому и разбавила женское общество действующих лиц – фигурой собирателя, молодого недотепы из города, который в ответ на потрясающие зал исповеди старух только и может сказать: «Ну, не расстраивайтесь».

Монологи этого медиатора между прошлым и современностью – почти провальные. И не понятно, упрекнуть ли в этом Землякову или поблагодарить за честность. После рассказа о том, как бабы рубили три проруби едва ли не руками, чтобы наесться рыбы, откровения юноши в духе: «Однажды девочка во дворе научила меня делать паутинки из осенних листьев…» – звучат уж так инфантильно, что даже не улавливается контраст.

Контраста, контрапункта, конфликта – нет, и такое впечатление, что нашему времени нечем откликнуться на опыт бабу шек, разве только видеопроекцией коровы на стену Политеатра.