Великая легкость. Очерки культурного движения

Сам Новый год, ощущение которого в домашнем быту достигается столькими ухищрениями, смена встретила на молебне в пустом ночном храме. Слышались местные фейерверки, но смысл Новогодью в кои-то веки придавали не они, а слова священника о том, что требование и возможность обновления заложены в Христовой вере, что каждый христианин, через покаяние и причастие очищаясь от грехов, обновляется и может оставаться вечно юным, сохранять душу живой и восприимчивой. От новогодней истерии излечивало и то, что ребята ожидали более значимый для них праздник, Рождество, многие девушки готовились петь на клиросе во время торжественного ночного богослужения.

Запомнилась и встреча с другим священником – старообрядцем. Почти каждый день смена ездила на экскурсии по подмосковным храмам. В самый морозный день было намечено посетить сохранившиеся деревянные храмы. Два из них были старообрядческими – по виду оба напоминали обычные дома с неожиданным куполом на крыше. Напряжение, которое сохраняется в отношениях двух обрядовых традиций одной, впрочем, религии, столь давно расколовшейся, чувствовалось уже в том, как осторожно и подробно выспрашивал командир об условиях посещения храмов. В первый, яркий, как игрушка, расположенный в исконном поселении старообрядцев, девушек пустили только в притвор. Закрепилось бы чувство недоверия и нездорового любопытства, если бы во втором храме не служил священник строгий, но достаточно молодой. Он позволил войти нам всем, хотя, конечно, запретил креститься троеперстно, прикладываться к иконам. Группа не упустила случая наладить контакт – священника засыпали вопросами, бесхитростными и потому провокативными. Как часто бывает, одному пришлось отвечать за всех, всю Церковь, да еще и от начала ее истории. Но человек оказался вдумчивый, а потому твердый в принципах и в то же время умеющий понять сторонний взгляд. Прониклась к нему после ответа на вопрос нашего командира: молятся ли «у них» за крещенных в иной вере, – служба совершается «за всех людей, за мир во всем мире». Мы долго выясняли тонкости, разделяющие нас, но оказались едины в понимании религии, значения храмового действа – «в храм приходят, как на концерт, а в нем надо молиться». Предупрежденный одним из участников смены, что старообрядцы считают светское «спасибо» кощунством, наш командир сказал на прощание: «Спаси Христос» – священник, мне показалось, оценил это и ответил в тон: «Благодарю вас».

«РеставросЪ» не заявлен как православная организация, хотя и привлекает прежде всего воцерковленную молодежь, и существует сейчас при Свято-Даниловом монастыре. Но выходит так, что религия, не будучи ни в коей мере условием участия в сменах, несомненно становится смысловой основой работы. Собираться, трудиться не ради себя самого, а ради того, что вне тебя, – вот особая разомкнутость сознания истинно верующего человека.

В «Реставросе» понимаешь главный, пожалуй, секрет общения – как раз такой, который на тренингах, упирающих на работу над собой и ради личного достижения, трудно постичь. Главный секрет успешного общения – не думать о себе. А залог востребованности – сделать то, что нужно не только тебе: соседу по комнате, всей смене, местному храму, Богу.

Плач по медовым волосам [77]

Думала, это попса – прерафаэлиты-то. Кудри в воду, пояса под грудь, руки по локоть в эфире. Оказалось, в очереди в ГМИИ их никто и не знает, а все стоят на Тициана. Который с медовыми волосами, толстой дамой – «как ее? мадонна?» – «нет, даная!» – и потом его прерафаэлиты изучали и унаследовали.

Сегодня очередь была всего-то полчаса, а тогда, зимой, до часа. Но пожилой художник, рисующий тканью лики мэра и Гомера, так же бодр на жаре, как в холоде. Давали тот же комплект, что и зимой: в большой зале аршинными вывесками – Тициан (тогда был Караваджо), на балюстраде – мелкими акварельками прерафаэлиты (тогда – поэт и визионер Блейк).

Где-то около бились титаны с богами на облупленных колоссальных каменных панно.

А я, как тогда, замерла у одной всего картины: у «Распятия Христа, Мадонны, святых Иоанна Евангелиста и Доминика» Тициана – как раньше у «Поклонения пастухов» Караваджо.