Великая ложь XX века

«Данный способ определения приговора жутким образам напоминает методы, применявшиеся в средневековых процессах ведьм. На них, как известно, преступление тоже лишь „предполагалось“, поскольку в принципе оно было недоказуемо. Даже самые видные юристы того времени… полагают, что при „трудно доказуемых преступлениях“ незачем заниматься сбором объективных данных, если в основе лежит „предположение“. В деле доказуемости бесовских шашней, места шабаша ведьм и прочего вздора судьи Средневековья оказывались точно в таком же положении, как наши „просвещенные“ судьи XX века относительно „газовых камер“. Им приходилось в это верить, иначе их самих послали бы на костер, как — но в переносном смысле — поступили бы с судьями в освенцимском процессе».

Приведенная параллель — впечатляет: на процессах ведьм тоже имелись «свидетельские показания» и «признания преступниц», но никогда для доказательства не предъявлялась метла, на которой можно было летать по воздуху, а совокупление ведьм с рогатым оставалось без последствий — суду никогда в качестве corpus delicti не был представлен чертов сын с рогами, хвостом и козлиными ногами.

В описанной ситуации никакой порядочный юрист не согласился бы быть прокурором или адвокатом на процессе о лагерях, а уступил бы место личности типа Адальберта Рюкерта. Для достижения нужной воспитательной цели, а именно — осуждения обвиняемого (ради соблюдения фикции правового процесса выносились, конечно, и оправдательные приговоры), суды закрывали глаза на смехотворные благоглупости, рассказываемые свидетелями. Поэтому Филипп Мюллер и мог излагать перед франкфуртским судом свои больные садистские измышления о младенцах, кипящих в человечьем жире. Сему «пережившему холокост» нечего было бояться — ни одного свидетеля на процессах не обвинили в лжесвидетельстве.

Приговоры соответствовали уровню проведения процессов. Если д-р Лукас, отправивший — если верить суду — в газовые камеры 4000 евреев, отделался на освенцимском процессе во Франкфурте тремя годами и тремя месяцами заключения, то это говорит о том, что судья сам не верил в чушь о газовых камерах. Зато не повезло обвиняемому, который получил пожизненный срок за то, что убил заключенного, бросив в него бутылку.

И когда обвиняемого Роберта Мулку, осужденного на 14 лет тюрьмы, выпустили через четыре месяца «по состоянию здоровья», то даже тупица должен сообразить: сторговавшись, Мулка подкупил суд своим покаянием относительно газовых камер и обеспечил досрочное освобождение в качестве услуги за назидательно-нужные для народа показания [216].

Ах да, мы как будто позабыли о Рихарде Бэре, третьем и последнем коменданте Освенцима, арестованном в декабре 1960 года и назначенным на освенцимском процессе главным обвиняемым. Очевидно, он поверг обвинение в страшное затруднение своим упрямством, поклявшись на допросах всеми святыми, что Освенциме не было ничего похожего на газовую камеру (на этом утверждении правда, не настаиваем — протоколы допросов недоступны общественности). Трудившийся на лесозаготовках, Бэр вряд ли был субтильного телосложения, но в июне 1963 года он, увы, вдруг умер от сердечного приступа, находясь в предварительном заключении.

В акте вскрытия Института судебной медицины во Франкфурте сказано, «нельзя исключить» прием яда; по приказу Генерального прокурора (еврея) Фрица Бауэра труп был сожжен [217].

А такого неудобного свидетеля, как Поль Рассинье, к суду и близко не подпустили — экспертом его не взяли, а, когда он решил поехать на процесс как частное лицо, его сняли с поезда и отправили обратно на французскую границу.