Великая мать любви

Улица привела меня к храму СИНТ ДЖАКОБ. На табличке, пришитой к стене, очевидно сообщающей прохожим историю храма, я обнаружил фамилию Рубенса. Очевидно художник каким-либо образом принадлежал к истории церкви Святого Якова. Сдвинув всем телом тяжелую дверь, я оказался в предхрамии, а сдвинув вторую тяжелую дверь, в одном из крыльев храма. Седовласый священнослужитель в белой робе с капюшоном на спине, беседовал с двумя господами, и может быть даже выше, джентльменами. Группа верующих ожидала чего-то на стульях. В таком высоком храме хорошо летать, но, обыкновенно, летать в храмах некому. Птиц нет, а люди летать никогда не научились. Может быть, рассевшиеся на стульях ждут инструктора, дабы робко, парами, держась за руку инструктора учиться подниматься под купол?

Высокий храм Святого Якова с большим основанием следовало бы посвятить Богу Льда и Горного Каменного Холода, нежели заставлять служить местом культа южного бога из горячей полупустынной страны, где кровь и песок одинаковой температуры. (Христос был всегда потный и горячий, и двигался в горячих стихиях, Эдвард.,.) Замерзшие скульптуры, замерзшие картины, оледеневшие на века стены и колонны и пол. (Чтобы выжить в таком храме, Эдвард, необходимо выпивать несколько литров горячего вина ежедневно, и ежечасно выбегая за кулисы съедать чашку кипящей похлебки с бараниной. И много раз в день совокупляться с жирными рубенсовскими женщинами...) Обойдя весь каменный Рефрижератор, я его не одобрил. Релистически удачным символом северного христианства показалась мне лишь белая, на черном камне, многорукая и многоногая, и многокосая как Шива, Смерть. Смерть была высечена на плите пола, под которой покоился прах местного богатого человека по имени Фабрициус, покинувшего этот мир в 1606 году. Я позволил себе продолжительное время всмотреться в Смерть, с которой и мне в свое время придется познакомиться. Не от ужаса ли перед рефрижераторной белой Смертью Рубене создавал своих горячих, животастых и сисястых дам - отличные передвижные обогреватели-прошлых неразвитых эпох? А на МЭИР столько теплых магазинов не по причине ли этого же ужаса?

Неподалеку от отеля у женщины, стоящей в сосисочной на колесах, я купил горячий вурст. Проглотил его, жирный. Купил еще один. И третий.

В Альфатиатэротель черноволосая в цвету сообщила мне, что поезд в Париж отправляется только в шесть вечера, но увы, она вынужден" попросить меня исчезнуть из номера, ибо book-fair оплатил его лишь до полудня, а посмотрите, мсье, уже два часа дня. Она извиняется, но мэйд должна успеть приготовить комнату. Разумеется мсье может оставить свои вещи в багажной комнате, рядом с рэсэпсьен. Я сказа что ОК, я так и поступлю. Я проявил слабость. Мне хотелось спать, и намеревался, приняв горячую ванну и выпив все виски из мини-бар спать до пяти тридцати. Я не был уверен, что "book-fair" оплатил мою комнату лишь до полудня, Мириамм знала, что я собираюсь оставаться в городе все воскресенье. Черноволосая в цвету, ожидая миллиардерра с большим членом не тратила времени даром, но жульничала. В мелких жизненных операциях людям порой удается обмануть меня: бороться за сидячее место в автобусе, - не мой стиль.

Я все же принял относительно долгую и достаточно горячую ванну. Виски в наличии оказалась лишь одна пятидесятиграммовая бутылочка, содержимое мини-бара не успели или не захотели пополнить. Я сложил несколько книг и бутыль местной водки (подарок издателя) в сумку, взял бушлат и спустился в лобби. Заплатил черноволосой за услуги (мини-бар) и оставив сумку и бушлат в "багажной", вышел в город.

Было все так же серо. Редкие прохожие, загипнотизированные серостью, сонно двигались по АРЕНБЕРГСТРААТ. Я решил устремиться по АРЕНБЕРГ... в иную, нежели обычно, сторону. Полиэстеровая дорожная пара, рубашка, свитер Супермена, руки в карманах брюк, пошел. На углу оживленной, с трамвайными рельсами ЛЕОПОЛЬДСТРААТ, остановился раздумывая. Решил свернуть к островку зелени в отдалении между домами...

Войдя в ворота (зеленый островок был огражден от ЛЕОПОЛЬДСТРААТ забором), я сбавил скорость до минимума. Растений оказалось много, различных растительных рас, наций и племен. Меж растений я увидел, повсюду имелись указующие таблички с латинскими именами. Северный народ, обстоятельный и серьезный, желал, чтобы блуждая по тропинкам его скверов, граждане одновременно познавали бы основы ботаники. Несколько старых знакомых улыбнулись мне с обочин тропинок. Майоры! Их бархатистые на ощупь красно-охровые цветы я не видел со времен детства на далекой Украине. Вполне нормальные советские ромашки, полевая и садовая, были там. Вербена. Цветок, называемый на Украине мальва, рос там. Даже крошечные, как брызги краски, но с каким сильным удушливым запахом метеолы были там. Я вынул клок бумаги, ручку и, присев на корточки, стал записывать латинские имена моих старых друзей. (К сожалению я в тот же день потерял этот клок бумаги, и остался по-прежнему лишь с их украинскими именами. Простите, старые приятели!)