Великая мать любви

"Но нет, я стопроцентный француженкя! - засмеялась она. - Я долго жила в Москве, потому что мой мужь, индустриалист, делал там бизнес с совьетски. Два мой сина ходили там в школу. - Усевшись, она широко расставила ноги под балахоном и уперлась ладонями в колени. - Твой книга меня очень тушэ, очень-очень затьрогал. Мне твой историй очень близок... Любов твоей мне понятен. У меня остался болшой любов в Москва. Его зовут Витька... Ох Витька... - лицо ее приняло нежное выражение. - Мой малчик Витька, такой красивий, такой

13

хорешьий-. Я совсем недавно живу в Париж, Эдуар, только один с половиной год как из Москва. Францюзский человьек ужасны, материальный совсем... Я хочу всегда обратно, в Москва, где Витька... Я всегда плачью..." - Она смахнула невидимую слезу.

Я кивал головой и думал, почему она не вынимает магнитофон или блокнот и на задает мне вопросов.

"Ты хочешь випить и кушать? - сказала она и встала. - Я принесла хороший вина и кушать тоже. Я знаю, что ты бедни, потому ми должны кушать. Я очень научилась русски обычай в Москва". И она по-хозяйски прошагала к вешалке. Глядя на нее в перспективе, я решил, что она похожа на одно из приземистых коротких бревен, которые мне удалось недавно обнаружить на рю Блан Манто. До того, как я их распилил. Бревно в сарафане. Никакой русский обычай не предусматривает приход в дом незнакомого тебе человека с сумками еды.

"Вот, - сказала она, - Хороший бели и красны вино". "Блан дэ блан" и "Кот дю Рон" стали на мой стол. "Вот pate*, (она вынула патэ в глиняной чашке) Кольбаса... Риэт..."**. - Стуча продуктами, она выставляла мини-гастроном на мой рабочий стол. * паштет ** тушенка

Она насилует меня самым наглым образом, подумал я. Однако она приступила к сдиранию упаковок с припасов и запах свежей еды заполнил студию. Отвернувшись к окну, я проглотил слюну. Я хотел есть. И я любил именно риэт и свиную колбасу - жирные, крепко-холестирольные блюда.

"Я должьна тебе признаться, что я обманула атташэ-дэ пресс, - она рассмеялась. - Я сказала, что я жюрнальисткя, чтоб получить твой телефон, но мнье так ньрявилась твоя книга... - Ее окрашенные синим веки виновато опустились и поднялись несколько раз, прося прощения, обнажая черные боевые зрачки нахалки. - Давай кушять. У тебя есть тарельки?"

Через полчаса мы сидели рядом на диване-конвертабл, я курил марихуану, а она рассказывала мне насколько наши души похожи, ее душа и моя. Ее русский, и до этого Полный лишних мягких знаков, после "Кот дю Рон" и "Блан дэ Блан" истекал соками. "Моя" Елена и "ее" Витька также по ее мнению были похожи - любимые нами чудовища. Из того, что она успела мне рассказать об "такой красивий Витька* я привычно сложил из элементов образ бездельника, мелкого фарцовщика и даже не макро*** или жиголо, но приживальщика, оставшегося в столице СоюзаСоветских, но и на расстоянии не дающего пизде и воображению Мадам Дюпрэ покоя. С Витькой мне все было ясно,

Витька доил иностранку, "раскалывал" ее на костюмы и свитера, зажигалки и всяческие приятные мелочи. У Витьки, у ленивого бездельника не было даже достаточно энергии, чтобы найти себе иностранку помоложе. Однако, следовало ебать Мадам Дюпрэ, ведь я пообещал себе это - первый акт курса лечения моей расшатанной одиночеством психики, еще когда беседовал с ней по телефону. Она совершенно мне не нравилась. Ни ее сарафан, ни ее возраст, ни брев-нообразная фигура, ни скользкие синие тонкие губы, ни седина в ее короткой прическе под-мальчика, ни веснущатые руки ее мне не нравились. Но необходимо было освободиться от оцепенения перед жизнью, от гипноза, в каковой я погрузил себя сам (самогипноз - самый эффективный из гипнозов). "Выебу Мадам Дюпрэ, а потом выебу эту девочку сверху", - сказал я себе. Так ребенку обещают сладкое на десерт, если он съест суп.

*** сутенера

"Ты такой сенсативь