Великая мелодия (сборник)

Ну а первым моим произведением, опубликованным в газете, был рассказ… о поэте Дамдинсурэне. Назывался он «Гранитный субурган». Нет смысла пересказывать его. Образы новой Монголии, стилизация, конечно, и перенасыщенность метафорами. Так пишут, когда хотят выложить все впечатления сразу.

Рассказ попал-таки на глаза Дамдинсурэну. Он пригласил меня к себе. Опять сидели и пили зеленый чай, сопели, не произнося ни слова. На столе лежала газета с рассказом, но мы оба делали вид, что никакой газеты нет.

Наконец он сказал:

— Хорошо, что зашел. Уезжаю на некоторое время.

Он не стал объяснять, куда уезжает, а я не стал расспрашивать: ученый может отправиться в длительную экспедицию или в другую страну. Он не обязан отчитываться передо мной.

Дамдинсурэн был весь какой-то обезволенный, печальный. Может быть, что-нибудь стряслось в жизни?..

— Ты не обращай на меня внимания, Мишиг, — сказал он. — Я немного заработался. Так вот о чем хотел спросить: как думаешь, когда человек становится писателем?

Вопрос озадачил. Наверное, тогда, когда начинает писать? А возможно, тогда, когда тебя начинают интересовать судьбы человеческие и нравственные проблемы, стоящие за ними… Судьбу писатель выражает через личность. Может случиться и так, что перо он берет лет двадцать спустя после того, как внутренне сделался наблюдателем за человеческими судьбами: Сервантес, Монтень, Даниель Дефо…

— Ты совершенно прав, Мишиг, — согласился он. — Как только появляется отношение ко всему… Да, да, личное. Не общественное. Наша Оюун, к примеру, уверена, что писатель рождается в ту минуту, когда выделяет среди людей чем-то заинтересовавшего его человека и сразу начинает домысливать его образ, его жизнь, его судьбу — дает волю воображению. Она тоже права. Оба вы, каждый по-своему, правы. Но, как мне думается, одного отношения к предмету все же мало, мне всегда представлялось, что поэзия да и проза рождаются в душе художника как мелодия, ритм. Если ты читал «Ригведу» (а ты конечно же ее читал!), то, наверное, обратил внимание на понятие «рита» (оно, как считают, перекочевало в «Ригведу» из иранской «Авесты»). Рита — универсальное организующее начало, принцип упорядоченности, вселенская закономерность. Даже в морали. Это единая вселенская безличная сила, которой одинаково подчиняются и люди, и божества, и природа. Может быть, рита и ритм — одно и то же? Ритм ведь — идеальное понятие, проявляющее себя в материальном. Наподобие мысли. Нам только кажется, будто мы всю жизнь ищем этот свой ритм. А он присущ нам изначально, появляемся на свет вместе с ним: возможно, это биение сердца нашей матери. А сердце матери — сердце рода, всех предков. Мечемся, ищем, страдаем, а он звучит, звучит в нас, этот изначальный ритм, как Орхонский водопад. Если в твоей книге нет мелодии, которая настраивает читателя на определенный лад, — книга мертва, в ней нет биения твоего сердца, биения сердца твоей матери, твоего народа. Даже если в книжке присутствуют и судьбы, и проблемы, и метафоры. Должен возникать резонанс сердец. Ведь сам недавно толковал о резонансе…

О резонансе мы в самом деле говорили, когда Дамдинсурэн заинтересовался принципом радиосвязи.

Он был слишком деликатным человеком, чтоб упрекать меня за слабо сделанный рассказ. Одним словом, резонанса сердец не возникло — поступай как знаешь!

Но этот последний разговор (мы с Дамдинсурэном с тех пор больше не встречались) дал мне зарядку на всю жизнь… И много лет спустя я все размышлял и размышляю о природе изначального ритма. Что он такое и почему Дамдинсурэн придает ему словно бы определяющее значение? Без ритма якобы не может быть писателя.

Как-то мне попалась книжка новелл англичанина Форстера, и в ней я, к своему удивлению, обнаружил следующую мысль: дескать, стоит прочесть лишь несколько страниц «Войны и мира», как в сознании начинают звучать мощные аккорды. Откуда они берутся? Возможно, от необъятных просторов России. Русским присуще чувство пространства, англичанам — чувство места. Меня всегда восхищает способность талантливого писателя подмечать такое, до чего сам не дойдешь и за сто лет. И еще он говорил, что сюжет — важнейшая пружина в механизме всех романов. Но ему жаль, что это так. Ему хотелось бы, чтобы в основе романа лежала мелодия…

И Форстер, и Дамдинсурэн не сговариваясь твердили об одном и том же.

Искал ли я когда-нибудь осознанно свою мелодию? Что сказать на это? Понимание ритма у меня возникло однажды почти непроизвольно.

Есть вневременная щель, в которую мы ныряем с Марией каждый год вот уже добрую четверть века. Это как «дверь в стене» Уэллса. Вокруг свирепствует непогода, но стоит нырнуть туда — и заискрится, засверкает темно-синее до матовой белизны море. Бухточка, где время раз и навсегда остановилось. Справа — осколок вулкана, покрытый лесом, слева — горы без единого кустика.