Великая мелодия (сборник)

Брошу дом.
Имущества не хочу,
Жертвы богу презрю, божьи меры нарушу.
Бычка зарежу, что назначен был в жертву богине.
Тропой пойду, вдаль заберусь я,
Запруду открою, пущу наводненье.
Точно вор, по широкой степи скитаться стану;
Буду из дома в дом ходить, утоляя голод;
Буду голодным бродить, буду по улицам рыскать…

Согласен с вами: человек искусства существует, пока несет свою вместительную корзину, в которой судьбы всех народов, живущих и исчезнувших, истории всех мучеников любви, думы мятежных личностей, слезы всех вдов и сирот, Пьета всех матерей, чьих сыновей распяли…

Мы говорили о высоком назначении искусства в извечной борьбе человечества за прогресс, о том, что произведения искусства — это в общем-то часть всеобщей энергии, аккумулируемой для нас выдающимися людьми, чтоб посредством тонких созданий ума и таланта поддержать человечество, спасти его от упадка и разложения в трудные периоды: все, что порождено волнами жизненности, жизненной энергией, обладает, в свою очередь, способностью излучать. У каждой скульптуры, у каждого полотна или книги — своя мощность излучения. Люди подвергаются беспрестанному художественному облучению, отчего их деятельность одухотворяется. Томас Манн так и оценивал своего «Доктора Фаустуса», обнаружившего после выхода в свет «свою недюжинную лучевую мощность».

Следить за игрой ума высокоэрудированных людей, с которыми я сидел за одним столом, было огромным наслаждением. Они рассуждали вслух, цитировали известных мыслителей прошлого и современности, даже спорили, но создавалось впечатление, будто они что-то уточняют каждый для себя, настраиваясь на общую волну. Костырин вслед за неким Арнольдом Беннетом считал, что в личности художника, писателя есть что-то от всех людей. Люди художнического труда якобы связаны неосознанной общностью, которую стремятся сделать осознанной. В тот вечер, когда рисует Рембрандт, все Славные Тени, в том числе тени пещерных художников, не отрывают глаз от колеблющейся руки, ибо от нее зависит, ожить ли им вновь или опять погрузиться в сон. И трепет этой руки, за неуверенным движением которой следят в сумерках тысячелетия, — одно из самых высоких проявлений силы и славы человека. Ну а сегодня главное — борьба с «безумной Гретой» — войной! Человечество коллективно, под руководством дураков и при помощи изобретательности умных рабов, занято великим делом подготовки собственного уничтожения — ибо сегодня в западном мире имеет место деградация человеческого сознания и самосознания, развитие техники перестало быть показателем уровня культуры. Глубокое падение западной цивилизации сказывается и в том, что в ней господствует псевдоискусство. Если деградация человеческого самосознания и достоинства произойдет, то это будет означать, что современная машинная технология сломила сопротивление человека и его внутренние культурологические оплоты… Наша цивилизация в ее противоборстве с судьбой впервые использует как оружие искусство в его целокупности… Да, искусство создает иммунитет против распада человечества. Ликвидация идеала в общественной жизни означала бы духовную смерть общества…

— Ликвидация идеала в общественной жизни… — задумчиво произнес Кремер. — У нас с вами этот идеал носит конкретный характер. Идеал в общественной жизни всегда носил и носит прогрессивный характер, он направлен против угнетателей всех мастей, иногда приобретает ярко выраженную классовую окраску. Каждый человек обязан уточнить для себя общественный идеал, резко очертить его, чтоб не принять за общественный идеал лжесоциалистическую демагогию кровавых псов империализма. За ложные идеалы жестоко расплачиваются, особенно если псевдоидеал держится на крайних формах насилия против трудящихся. Я не перестаю думать о природе гитлеровского фашизма и фашизма вообще: как могло такое произойти с немецким народом?.. Появляется на арене политический проходимец и внушает немцам, будто они избранная нация, высшая раса…

Мы как-то незаметно перешли от разговоров об искусстве к разговорам о войне. Я услышал, как связан был Кремер с антифашистским подпольем, как призвали его в армию, как бросили жену в концлагерь, как перешел он к югославским партизанам. Костырин рассказывал о своих встречах с Жуковым, о том, как принимали капитуляцию у Кейтеля.