Великая мудрость прощения. Как освободить подсознание от негатива

«Я точно это говорил, – ответил Эрл. – Ты просто не слушала. По своему обыкновению».

Из окна Райан наблюдал, как Эрл и Скотт выходили из дома и пересекали улицу, при этом Скотт протянул руку и ухватился за отца.

Райан вошел на кухню и, стоя у матери за спиной, все еще мывшей посуду у раковины, спросил:

– А где наш отец?

– У вас его нет.

«С биологической точки зрения это невозможно», – ответил Райан, даже в такой ситуации оставаясь студентом.

Сзади к ним приблизился Дэйви. Точная копия Райана, только с веснушками.

– Эй, у всех есть отец.

– Ну а у вас нету.

«Он что, умер?» – спросил Райан. Мать продолжала мыть посуду.

«Все равно что умер», – бросила она.

– Ма…

«Больше не приставай ко мне с вопросами! – вспылила она. – Я тебя из приюта забрала. Что, этого мало?» Она в сердцах швырнула полотенце, ушла в спальню и закрыла за собой дверь.

«Да, – подумал Райан. – Мало».

Он снова выглянул в окно на улицу, по которой шли Эрл с сыном. Самое печальное заключалось в том, что он был бы даже рад привязанности Эрла, так отчаянно тоскливо ему было. Конечно, мать мыла им шеи и застегивала рубашки, но ему страшно не хватало товарищеских отношений, мужского признания и внимания. К нему никогда в жизни никто так не относился, а ему это было нужно как воздух.

Чтобы улизнуть из дома, у Джима и Дэйва, как и у Райана, когда он достаточно подрос, были заранее намеченные тайные маршруты. Все трое неохотно возвращались домой, где было тесно и где всем распоряжался Эрл, у которого были резкие перепады в настроении и приступы ярости, когда напьется. Все трое страшно боялись, что матери снова станет плохо и что их опять сдадут в приют или в приемную семью. К тому времени, как они стали подростками, они все нашли повод, чтобы навсегда уехать из дома.

Глава III

Кто мстит, иногда жалеет о совершенном; тот, кто прощает, никогда не жалеет об этом.

Александр Дюма‑отец

Воскресив в памяти болезненные воспоминания детства, Райан внезапно ощутил чувство вины. Он задумался о Логане и обо всем, чем ему следовало заниматься последние несколько дней. Он нажал на педаль газа «Хонды» и взглянул на часы. Если он поедет прямо, никуда не сворачивая, то успеет домой как раз ко дню рождения сына. Разумеется, если сумеет не спать так долго.

К тому моменту, когда часы показывали четверть шестого утра, из‑за горизонта начало выползать проснувшееся солнце. Было уже поздно останавливаться в отеле, а Райан был на таком взводе из‑за избытка адреналина, что было совершенно ясно – ему не уснуть. На какое‑то время его немного успокоила монотонность движения по бесконечной автостраде, соединяющей два штата; взбодрили кофе, выпитый по пути в придорожной закусочной, да еще неприкрытая ненависть, льющаяся из АМ‑радиоприемника чередой разъяренных голосов белых мужчин, которые обличали разный сброд, измену, кабалу и прочее. Он и представления не имел, что подобные слова все еще не вышли из повседневного употребления.

Так он и ехал дальше, останавливаясь у станций техобслуживания и у закусочных, чтобы перехватить несколько сырных крекеров с арахисовым маслом, намазанными йогуртом крендельками и полакомиться эскимо Eskimo pie[5], что, как он надеялся, напомнит ему о том детстве, которого у него на самом деле не было. А в итоге – кишечное расстройство и недомогание.

По дороге он думал о матери, живущей сейчас в окрестностях Дейтона, в штате Огайо; об их последней встрече несколькими годами ранее, когда он наконец убедил ее рассказать ему правду об отце. Он приехал к ней в дом, где она жила вместе с Эрлом, хотя при работе дальнобойщиком того часто не было дома. Она сильно сдала. У нее были слабые легкие и сердце. Получила инвалидность и по большей части лежала на боку на кушетке в гостиной и смотрела телевизор.

– Ты всю жизнь у меня допытываешься об отце, Райан!

– Знаю, но у меня теперь у самого сын, и мне нужно это знать.

– Такому важному профессору, такому известному писателю, как ты! Зачем?

– Мне просто нужно, ма. Ну, пожалуйста!

Мать закашлялась. Она никогда не бросала курить; от многолетней привычки у нее развились стойкий хронический кашель, сильное истощение и слабость. Не́когда светлые волосы поредели и поседели, и теперь она зачесывала их назад и стягивала в небольшой пучок. Она превратилась в собственную тень.