Великая надежда

Чулки беспокойно болтались на светлых веревках. В темноте расплывался теплый запах пыли и плесени. Его сотрясали мощные порывы ветра. Как слепые летучие мыши, шелестели под крышей табачные листья.

Безумная скачка в небе, казалось, достигла своего апогея. Угрозы слухового окна обернулись беспомощностью. Его чернота распылилась по черноте неба. Буря зашвырнула флагшток внутрь. Он упал на подслушивавших.

Дети, одетые в форму, почувствовали, что отброшены на задворки мира, на задворки всего, что до сих пор поворачивалось к ним только парадной стороной, а теперь им стало ясно, что над светлыми комнатами есть пустые высокие чердаки, которые расставляют играющим ловушки из невидимой проволоки. И они испугались.

Сотрясаясь от гнева, они налегли на железную дверь.

– Это ты виноват, это ты сказал…

– А ты несешь ответственность!

– Нет, не я, а вы!

– Вы шуты гороховые!

– Тихо, а не то они нас обнаружат!

– Не смейтесь, зачем вы смеетесь?

– Мы хотели их подловить. А они сами нас подловили.

– Не смейтесь! И кому говорят: не шевелитесь, они нас уже слышат! Прекратите! Это подло, это не по правилам, не смейтесь, это же заразительно, ох, лопнуть можно, над чем вы смеетесь? Вы провинились, и я вам приказываю: перестаньте смеяться!

Они теснились друг к другу, приглушенно фыркали, затыкали себе рты рукавами, стонали и прятали головы под куртки, но это уже не помогало.

– Ты сам смеешься!

Мокрые чулки дрожали, балка скрипела, а доска под ногами стучала от этого беспричинного взрыва веселья.

Почему люди смеются, почему люди плачут, почему учат английский? Распахнулась железная дверь.

– Позвольте нам посмеяться с вами! – сказал старик.

Герберт испуганно ухватил его за руку, остальные не шелохнулись.

Дети, одетые в форму, подкатились прямо к их ногам, расцепились и вскочили на ноги. В лица им дикой кошкой прыгнула серьезность.

– Смеяться не над чем! – крикнул командир отряда.

– И да и нет, – сказал старик.

От грозы начал мигать свет. Качалка замерла, а кошка спрыгнула на землю.

– Обыск помещений, – объяснил командир отряда.

– Что вы хотели здесь найти?

– Может быть, вражеский передатчик.

Старик гостеприимно раскинул руки. Прошу вас!

На секунду они оторопели и метнули взгляд на остальных. Потом началось.

Полетели в воздух доски, опрокинулись ящики, разорванные тетради усеяли пол. Разбилась вдребезги какая-то тарелка. С грохотом обрушился словарь и, распахнутый, остался лежать под ногами.

– Могу ли я вам чем-нибудь помочь? – спросил старик. Они толкнули его в грудь. Та самая буря, которая омрачила их лбы и набросила волосы им на глаза, убрала у тех, других, с лиц волосы и заставила эти лица сиять еще светлее.

– Откуда у вас нож?

– Нашли.

– Это каждый может сказать. Знаете, во что вам это может обойтись?

Звенели оконные стекла, светло-зеленые обои повисли клочьями.

– За этим что-то стоит, да или нет?

– Где у вас заграничный передатчик?

Дети, одетые в форму, остановились в изнеможении.

Командир отряда схватил нож. Остальные тут же все поняли. Не дожидаясь другого сигнала, они бросились вперед. Упал умывальник, головы ударили в ребра, руки и ноги переплелись. Твердые подошвы наступали на лица. Кошка прыгнула в гущу свалки, взвыла и полетела в потолок. Над хаосом разразился всемирный потоп. На всех берегах блуждает изгнанный смысл.

– Оставьте Герберта, не трогайте его, у него нога хромая!

– Где ваши правила?

Окно разлетелось вдребезги. Черные и блаженные, плясали тучи, и вражеские сигналы шли подряд один за другим.

Сам Ной, с раненой кошкой в руках, молча смотрел на потасовку.

– Ну что, нашли вражеский передатчик?

По знаку командира отряда дети, одетые в форму, вытащили ножи. Старик бросился им наперерез. Ради детей Ной покинул ковчег. Их пальцы вцепились ему в бороду, руки и ноги запутались в его длинном зеленом халате. На мгновение старик увидел над собой занесенный ножик командира, этот пропавший, подмененный, давно проигранный ножик. Красная черта опять вышла из берегов.

Увидев кровь, они отшатнулись. Они пятились шаг за шагом – все пятились. Четыре стены удерживали их. Огромность подозрения их побратала.

Потому что вполне могло оказаться, что никакого передатчика нет.

Зачем мы тогда подслушивали и зачем мы тогда учились? Зачем мы тогда смеялись и зачем плакали? Если нет никакого вражеского передатчика, тогда мы сами – просто дурная шутка, и ничего больше. Если нет вражеского передатчика, значит, все было напрасно.

Гроза медленно уходила. Между разворошенной кроватью и опрокинутым столом лежал старик. Красный ручеек неустанно сочился сквозь трещины в половицах. Они закатали старику рукава.

– У вас есть перевязочный материал?

– Внизу, в клубе, – заикаясь, пробормотал командир.

Все побежали вниз. С трудом удалось им перебинтовать рану. Они перестелили постель и уложили на нее старика. Где-то раздобыли водку.

– Приберите! – буркнул командир.

– Само собой, – огрызнулся Георг.

– Само собой, – повторил тот, другой. Это был новый оборот.