Великая надежда

Голос младшего задрожал, остальные отпихнули его в сторону. Каждому из трех бродяг не терпелось высказаться:

— Кто скажет нам, где мир лежит?
— Кем мир измерен?
— Кем добыт?
— Как нам узнать…
— Где мир сокрыт…

Они в изнеможении понурили головы.

— В лохмотьях мы все трое…
— Лишились башмаков…
— Не будет нам покоя
во веки веков…

И вновь младший поднял указательный палец.

— Мне кое-что пришло на ум,
но только прекратите шум.
— Сегодня Рождество… —

вздохнул Ангел в завешанном окошке.

— Рождество?

Трое бродяг поспешно выпрямились. Это слово было связано с дарами, с пирогами и ветками омелы и с непонимающими, взволнованными лицами взрослых. Но как связать его с пронзительным воплем звонка, который теперь уже звонил не умолкая?

— Поторопитесь, — напоминала Война, которая, надвинув на самый нос краденую исполинскую противовоздушную каску, прислонилась к двери, ведущей в переднюю. — Они высадят дверь. Как бы они не погрузили нас раньше, чем мы будем готовы.

— Тем лучше, — ворчливо произнес Иосиф, — январь такой серенький. Все серебряные гирлянды уже порвались, и живот болит.

— Пока наступит май, мы уже превратимся в вишневые деревья, — иронически заметила Война.

— Тихо, — крикнула Мария, крепко прижав к себе сверток, — перестаньте сейчас же, я не хочу быть вишневым деревом! И вообще никаким деревом!

— Играйте дальше! — крикнул Ангел.

— Что делать нам?
— Что ждет нас там?
— Давайте запоем
рождественский псалом!

Трое бродяг шевельнули губами, но у них ничего не получилось: за ту вечность, которая тянулась последнюю четверть часа, они разучились петь. Они разучились радоваться радости, губы им запечатала какая-то чуждая сила.

— Я так устал,
вконец устал!
И даже флейта ни гу-гу,
ни звука выдуть не могу!
— Постойте!..
— Мир от нас бежит!
— Да, мир, что был от нас сокрыт…
— Я догоню его сейчас!
— Нет, я!
— Нет, я!
— Нет, скрылся с глаз…
— Но где же свет?
— Его здесь нет…

Дети вскочили на ноги. Трезвон там снаружи внезапно оборвался. Внезапно и, как всем показалось, окончательно. Все замерло в неподвижности.

— Откройте, — тихо сказал Ангел, — лучше откройте!

Свисавшая простыня мешала ему соскочить с шкафа.

Война распахнула дверь в переднюю. Трое бродяг бросились наружу.

Откройте, откройте каждому, кто взыскует вас. Кто не откроет, тот утратит себя.

Дети решительно распахнули настежь входную дверь и разочарованно отпрянули назад.

— Ты? И никого больше?

Эллен, растерянная и заплаканная, стояла, навалившись на железные черно-серые перила.

— Почему вы не открывали?

— Ты не знала условного знака.

— Вы мне его не сказали.

— Потому что ты не наша.

— Возьмите меня в игру!

— Ты не наша!

— Почему?

— Потому что тебя не заберут.

— Я обещаю вам, — сказала Эллен, — что меня тоже заберут.

— Как ты можешь давать такие обещания? — сердито закричал Георг.

— Одни об этом знают, — тихо сказала Эллен, — а другие не знают. Но заберут всех.

Она оттолкнула остальных и первой побежала в темноту. Она так потянула за белую простыню, что чуть не стащила Ангела с шкафа, и принялась клянчить: «Возьмите меня в игру, ну пожалуйста, возьмите меня в игру!»

— Тебе бабушка запретила с нами играть! — сказал Леон, ангел на шкафу.

— Потому что бабушка все еще думает, что тем, кто остается, повезло.

— А ты так не думаешь?

— Давно уже не думаю, — сказала Эллен и захлопнула за собой стеклянную дверь. Пространство опять сомкнулось вокруг детей, как черный капюшон.

— У нас для тебя не осталось роли.

— Давайте я буду играть Землю!

— Опасная игра! — сказал Леон.

— Знаю! — нетерпеливо крикнула Эллен.

— Землю играет Ханна, — проворчал Курт.

— Нет, — тихо сказала Эллен, — нет! Сегодня ночью ее забрали.

Дети отшатнулись и стали в кружок вокруг нее.

— Дальше! — лихорадочно выкрикнул Леон. — Мы должны играть дальше!

— Леон, кто дал нам такие плохие роли?

— Трудные роли, но разве самые трудные роли — не самые лучшие?

— А какая у нас ужасная публика, темная пасть, которая нас пожирает, безликие люди!

— Если бы у тебя было больше опыта, Рут, ты бы знала, что перед сценой всегда дышит тоскливая тьма, жаждущая утешения.

— И мы должны утешать? Кто бы нас утешил?

— Кто подсадит нас на грузовик, если он будет слишком высокий?

— Не бойтесь! — крикнул Леон, и его лицо задрожало, как маленькое неяркое пламя, выбивающееся из складок белой скатерти. — Смотрите, я возвещаю вам великую радость!

— Вам разрешается сдохнуть, вот и все! — перебил Курт.

Ангел смолк от недоверия, прихлынувшего с ночных полей, смолк перед бледными лицами выданных на заклание. Он не знал, что дальше.