Великая огнестрельная революция

Решения сейма были дополнены и расширены статутом 1529 г., 2-й раздел которого был целиком и полностью посвящен вопросам организации «обороны земской». Там говорилось следующее: «Уставляем с призволенем рад наших зуполных и всих подданых, иж кождый князь и пан, и дворанин, и вдова, также иж который сирота, лета зуполные маючи, часу потребы с нами и с потомки нашими або при гетманех наших повинен войну служити и выправляти на службу военную, колко бы коли надобе было подле уфалы земское, яко на тот час потреба будет вказывати, то ест з людей отчизных, так похожих, и з ымене так отчизного, как выслужоного, так купленого, – кроме хто бы от нас держал в заставе имене нашо, тогды тот з людей наших не будет повинен выправовати подле уфалы, которая на тот час будет уставлена, – пахолка на добром кони, чтобы конь стоял за чотыри копы грошей, а на нем панцэр, прылбица а корд, павезка а древце с прапорцом…»²³⁸.

Основные положения этого статута были повторены в статутах 1566 и 1588 гг.²³⁹, которые отличались лишь тем, что в их 2-м разделе, также целиком посвященном вопросам организации литовского войска, появился ряд статей, касающихся службы наемных солдат-жолнеров²⁴⁰. Таким образом, в Литве посполитое рушение оставалось основой войска вплоть до самого конца XVI в. Так, готовясь к большому походу против Ивана Грозного, король Польши и великий князь литовский Сигизмунд II Август в 1567 г. собрал посполитое рушение с литовских земель общей численностью 27 708 чел. конницы и 5588 пехотинцев-драбов²⁴¹.

Однако попытка влить новое вино в старые мехи заранее была обречена на неудачу, как отмечал М.К. Любавский, хотя борьба великих литовских князей против уклонения шляхты от несения военной службы «вызвала целое систематическое законодательство о размерах военной службы с земских имений, о порядке мобилизации, о взысканиях за уклонение или неисправное отбывание воинской службы, за нарушение воинской дисциплины и т. д…», которое «…имело своей целью наивозможно полное использование военных сил, шедших с земских имений великого княжества», тем не менее разрешить проблему удовлетворительным образом так и не удалось²⁴². Если в начале XV в. боеспособность рушения не вызывала сомнения, то не прошло и полусотни лет, как его достоинства обернулись обратной стороной. Степень сколоченности и уровень боеспособности созываемых все реже и реже шляхетских подразделений-хоругвей и собранных с бору по сосенке пеших ратников была недостаточно высокой. Невысокая дисциплинированность шляхетской милиции, ее малоподвижность из-за больших обозов, некомпетентность командования ограничивали ее использование.

К этому стоит добавить и чрезмерно долгие сроки сбора – так, созванная Сигизмундом II в 1567 г. земская рать завершила сборы слишком поздно для того, чтобы начинать кампанию, и в итоге была распущена, не совершив ничего примечательного. Одним словом, как сказали бы римляне, на которых так любили ссылаться литовские и польские писатели и публицисты той эпохи, «Parturiunt montes, nascetur ridiculus mus» (в вольном переводе – «Гора родила мышь»). Наконец, не могли не вызывать обеспокоенности короны и возникавшие периодически трения между ней и шляхтой. К примеру, собранная в начале войны с тевтонцами в 1454 г. шляхта потребовала от короля Казимира Ягеллончика политических уступок. Король был вынужден подписать в Нешаве статуты, существенно ограничивавшие его власть, в том числе и в военной сфере. Нечто подобное имело место и в 1537 г., когда собранное шляхетское ополчение подняло мятеж против короны.

Конечно, иногда, к примеру, на волне патриотического подъема, как это было в годы знаменитого «Потопа» в 50-х – начале 60-х г. XVII в., шляхетская милиция могла неплохо показать себя, но для этого нужно было определенное стечение обстоятельств, которое было далеко не всегда. К примеру, литовское ополчение в годы Ливонской войны продемонстрировало свою неспособность защитить Великое княжество Литовское от московских ратей. Белорусский исследователь А. Янушкевич, анализируя результаты участия литовского посполитого рушения в войне с русскими в конце 50-х – 60-х гг. XVI в., отмечал, что «…посполитое рушение во время Инфлянтской войны 1558–1570 гг. хотя и подтвердило свой статус основной военной силы ВКЛ, однако так и не смогло обеспечить перелом в ходе боевых действий. Шляхетское ополчение являлось малоподвижной структурой, неспособной оперативно реагировать на ситуацию на военном фронте. Вызывала сомнения боеспособность шляхетства, которое за долгое время попросту разучилось воевать. Сборам посполитого рушения постоянно сопутствовали такие проблемы, как уклонение от службы, сокрытие реальных размеров почтов, грабежи со стороны жолнеров и пр…». При этом историк подчеркивал, что саботаж и нежелание воевать проявляли, как правило, не рядовая, «шереговая» шляхта, которая если и не стремилась выступать в поход, то обычно по чисто экономическим причинам – не имея средств «сесть на конь», а магнаты²⁴³.