Великая Охота

Эгвейн вскрикнула, когда по спине будто стегнули хлыстом, потом — по ноге, по руке. Удары приходились отовсюду; она понимала, что никак от них не уклонится, но не могла не взмахнуть руками, стараясь заслониться от невидимого бича. Сдерживая стоны, девушка кусала губы, но слезы все равно катились по щекам. Заржала, затанцевала Бела, но Ринна, ухватившись за серебристую привязь, не дала ей унести Эгвейн прочь. Ни один из солдат и не оглянулся.

— Что вы с ней делаете? — выкрикнула Мин. — Перестаньте!

— Ты живешь лишь из милости... Мин, верно? — снисходительно заметила Ринна. — Пусть это послужит уроком и тебе. Пока ты лезешь не в свое дело, это не прекратится.

Мин подняла кулак, потом уронила руку.

— Я не буду вмешиваться. Только, пожалуйста, перестаньте! Извини, Эгвейн.

Незримый хлыст стегал еще несколько мгновений, словно демонстрируя, что вмешательство Мин не возымело действия, потом порка кончилась, но Эгвейн продолжала трястись. На этот раз боль не пропала. Девушка отвернула рукав платья, ожидая увидеть рубцы; кожа оказалась чистой, но ощущение рубцов по-прежнему осталось. Она сглотнула.

— Ты ни в чем не виновата, Мин. — Бела вскинула голову, выкатывая глаза, и Эгвейн похлопала косматую кобылу по шее. — И ты тоже.

— В этом виновата ты, — сказала Ринна. Она говорила с такой, терпеливостью, так по-доброму обращаясь к тому, кто слишком туп и не видит сам истины, что Эгвейн кричать хотелось. — Когда наказывают дамани, в этом всегда виновата она, даже если она и не понимает почему. Дамани обязана предугадывать желания своей сул'дам. Но на этот раз ты знаешь, почему наказана. Дамани все равно что мебель или инструменты, они всегда наготове, но никогда не лезут вперед, привлекая внимание. Тем более внимания кого-то из Высокородных.

Эгвейн прикусила губу, почувствовав вкус крови. Это какой-то кошмар. Это не может быть взаправду. Почему Лиандрин так поступила? Почему это происходит?

— Можно... можно мне спросить?

— У меня — можно, — улыбнулась Ринна. — В предстоящие годы многие сул'дам станут носить твой браслет — сул'дам всегда больше, чем дамани, — и кое-кто с тебя шкуру спустит, если ты только поднимешь взгляд от пола или раскроешь рот без разрешения, но я не вижу оснований запрещать тебе говорить, пока ты внимательна к тому, что говоришь.

Одна из сул'дам громко хмыкнула; к ней была прикована миловидная темноволосая женщина средних лет, которая не отрывала взора от своих рук.

— Лиандрин, — Эгвейн опустила почтительную форму; больше она не станет к ней так обращаться, — и Верховная Леди говорили о господине, которому они обе служат. — В голову закралась мысль о мужчине с почти зажившими ожогами, обезобразившими его лицо, о тех глазах и рте, что иногда превращались в пламенники, но даже если он всего-навсего порождение ее кошмаров, размышлять об этом было слишком страшно и ужасно. — Кто он? Что ему нужно от меня и... и от Мин? — Она понимала: глупо стараться не называть имени Найнив — сомнительно, чтобы кто-то из этих людей забудет ее, если не произносить ее имени, наверняка не забудет та голубоглазая сул'дам, что нервно поглаживает свою оставшуюся пустой привязь, — но сейчас это был единственный способ сопротивления.

— Не мне интересоваться, — сказала Ринна, — делами Высокородных, и уж точно не тебе. Если Верховной Леди будет угодно, чтобы я что-то знала, она мне сообщит, а я скажу тебе то, что сочту необходимым. Ко всему прочему, что услышишь или увидишь, ты должна относиться так, будто этого никогда не было сказано, никогда этого не происходило. Целее будешь, тем паче это правило относится к дамани.Дамани слишком большая ценность, чтобы ее убивать не задумываясь, но ты можешь быть не только сурово наказана, но и лишиться языка, которым способна что-то разболтать, или рук, которыми способна что-то написать. То, что требуется от дамани, они могут делать и без рук.

Эгвейн задрожала, хотя холодно и не было. Натягивая на плечи плащ, она коснулась поводка и судорожно отдернула руку.

— Какая жуткая вещь! Как вы можете такое с кем-то делать? Какой больной разум мог измыслить такое?

Голубоглазая сул'дам с пустым поводком прорычала:

— Ринна, эта уже вполне могла бы обойтись без языка.

Ринна лишь терпеливо улыбнулась:

— Разве это жутко? Разве мы позволяем кому-то, способному делать то, что могут дамани, разгуливать на воле? Порой рождаются мужчины, которые, будь они женщинами, были бы марат'дамани, — как я слыхала, и тут такое бывает, — и их, разумеется, необходимо убивать, но женщины-то с ума не сходят. Лучше им стать дамани, чем чинить беспокойства, стремясь к власти. А что до того, чей разум впервые помыслил об ай'дам, так это был ум женщины, называвшей себя Айз Седай.

Эгвейн знала, что скорей всего проступивший на лице румянец выдал ее недоверие, потому что Ринна не стесняясь рассмеялась.