Великая Ордалия

Под солнечным ликом выкопал Имиморул глубокую шахту,
И ввел в неё детей своих.
В недрах земли воздвиг он песню и свет,
И дети его не страшились больше голодного Неба.
Здесь! Здесь Имиморул поверг ниц лик горы,
Велел нам возвести палаты Чертога Первородного — здесь!
Здесь дом, над которым не властна буря,
Дом, преломляющий сверкающий луч зари.

Так пел Древнейший Воитель. И Сорвил узнал, что недра земли представляют собой лабиринт, они полны пещер и пустот. Было страшновато узнать, что основание всех оснований содержит в себе пустоты. Вокруг нас земля, осознал он не веря себе самому — земля! — и они проходили сквозь неё, погружаясь в черную утробу. Он немедленно заметил изменение в характере рельефов, когда, наконец, обратил на них свое внимание, понимая при этом, что происходили эти изменения постепенно — от фигуры к фигуре. В какое-то мгновение, быть может ещё когда сверху доносились отголоски Плача, каменное население стен начало замечать их. Одно за другим поворачивались небольшие, с кулак лица, фигуры ростом в локоть начали выстраиваться на краю выжидающей пустоты. К тому времени, когда Сорвил обратил внимание на перемену, небольшие скульптурки скопились на переднем плане панелей, и стояли, выжидая и глядя на них, поворачивая лицо за лицом.

Клак … Клак … Клак …

Разделенная между Сорвилом и Иммириккасом душа замерла в ужасе.

— Никому неведомо как или почему пожиратели камня изобразили их подобным образом, — проговорил Ойнарал со своего края, быть может, ощущая его смятение, а быть может и не замечая его. — Сами пожиратели говорили, что сделали так, дабы почтить Погружение, как путь к самопознанию и постижению грехов. Чтобы понять внешнее, говорили они, надо отвергнуть внутреннее.

Сорвил поежился, такое воздействие произвели на него эти тысячи неподвижных ликов.

— И ты не доверяешь им?

— Их выражения… — произнес сику голосом столь же заискивающим, как и его взгляд. — В них слишком много ненависти.

Однако молодой человек не замечал ненависти даже на одном из лиц. Они просто следили, образуя кольцо за кольцом внимательных миниатюрных ликов, с которых смотрели глаза столь безразличные, что их можно было бы счесть мертвыми, и столь многочисленные, что сливались в одно. Плач ещё пронзал собой воздух, образуя стоячее болото стенаний и воплей, шум, снабженный крючками, способными как репьи цепляться к душам. И от противоречия у него по коже побежали мурашки — от зрелища суда произведенного, и звука суда принятого…

И он понял, что Погружение всегда страшило Иммириккаса, испытывавшего подлинное отвращение к размышлению. Достаточно одного действия!

Но если он станет судить Иммириккаса, это значит, что Иммириккас станет судить его. И всё, чем он был в предшествующие несчастные месяцы, нахлынуло вселяющим стыд потоком — образы, сменявшие друг друга как пена. Он был скулящим, когда следовало бы пролить кровь. Оплакивающим то, за что следовало отомстить. Вопросы стайкой воробьев ссорились в груди, заводя его. Сорвил постарался уклониться от древнего и воспламененного взгляда, недвижимого ока ишроя, склоняясь при этом перед тысячами взглядов, кольцо за кольцом окружавшим их на стенках Ингресса…

Клак … Клак … Клак …

Клеть опускалась, и Сорвил во второй раз пал в глубины, не менее неотвратимые. Человечность была его почвой, присутствующим в нем определяющим каркасом, и подобно столь многим свойственным человеку предметам, она могла править лишь пока оставалась незримой. Так отвага и гордость являются легким примером бездумной веры: одно только незнание позволяет людям быть такими, какими качества эти требуют от них. И пока Сорвил пребывал в неведении относительно своих несчетных нравственных слабостей, они могли обеспечить ему бездумную основу. Но теперь, измерив себя с более высокой точки зрения, в более могущественной и благородной перспективе, он обнаружил, что является всего лишь беспокойной и лживой, малодушной и смешной обезьяной, только передразнивающей подлинных владык — нелюдей.

Львы бежали, и упокоились в довольстве,
И они возложили ярмо на стенающих эмвама,
Переложивших это ярмо на зверей блеющих и мычащих,
И явилось изобилие сынам Сиоля.