Великая Ордалия

Найюр откинулся назад и небрежно вытащил из лежавшего позади мешочка небольшое яблоко. Уполовинив его одним укусом, он принялся изучать открывшуюся мякоть — белую, словно толченая известь.

— Отзови эту тварь! — рявкнула Мимара, теперь настойчиво и угрожающе.

— Эта в-вещь! — следом за ней прохрипел старый волшебник, — Скюльвендский дурень! Эта вещь — воплощенный обман! И снаружи и изнутри! Ложь, нагромождали на ложь и соединяли подлогом до тех пор, пока всё это не стало глумливой пародией на душу. Найюр! Найюр! Ты спишь с самим Голготтератом! Как ты не видишь?

Варвар схватил колдуна за глотку, поднялся с корточек и одним размашистым движением вздернул его над собой. Ахкеймион пинался, ухватившись за исполосованное предплечье, отчаянно пытаясь как освободить горло, сдавленное его собственным весом, так и держаться подальше от найюровой хоры, слишком приблизившейся к его животу.

— Довольно! — вскричала Мимара.

И, к невероятному изумлению старого волшебника, безумный скюльвенд прислушался к ней и швырнул его на кошму как сгнивший пучок соломы. Ахкеймион поднялся на ноги и встал рядом с Мимарой, которая, как и он, могла лишь взирать, озадаченная и пораженная ужасом, как Найюр урс Скиота, Укротитель-Коней-и-Мужей смеётся в манере сразу и нелепой и безумной — смеется над ним.

Старого мага едва не стошнило. Впервые за сегодняшнюю ночь он по настоящему уверовал, что сейчас умрет.

— Она! — пролаял Король Племен. — Она видит слишком многое, чтобы по настоящему узреть хоть что-то! Но ты, колдун, ты и вовсе — настоящий дурак! Так тщательно вглядываешься в то, чего увидеть нельзя, что всякий раз бьешься носом о землю у себя под ногами!

Найюр возвышался над двумя взмокшими от пота кетьянцами — невероятный и жуткий с этой своей сеткой из шрамов, сияющих в свете костра.

— Ба! Я преследую лишь свои собственный цели, а мое доверие кому-либо давным-давно развеялось в пыль. Моя добыча принадлежит мне целиком и полностью — за счет того, о чем ты ничего знать не можешь! А как насчет тебя? Что насчет твоей добычи, чурка? — плюнул он в него этим тидонским ругательством, оставшимся, видимо, в его памяти ещё с Первой Священной Войны. — Как ты сможешь ухватить то, чего не можешь даже увидеть?

— Ты что, собрался перехитрить Консульт? — вскричал Ахкеймион потрясенный и встревоженный. — Ты это соби…?

— Я перехитрил дунианина! — проревел безумный скюльвенд. — Я убил одного из них! Нет никого на свете, способного на такое коварство, как я! Моя ненависть и моя ярость ведут меня столь извилистым лабиринтом, что ни одна другая душа не сможет исчислить его.

Старый волшебник и беременная женщина лишь съёживались под этим проявлением всеподавляющей воли, под сочетанием его яростного гнева и телесной мощи.

— Двадцать лет! — гремел он, — двадцать лет минуло с тех пор, как я прокрался в твою палатку и, держа твою жизнь на кончиках своих пальцев, поведал тебе всю правду о нем — истинную правду! Двадцать зим утекло талым снегом и вот ты заявляешься в мой шатер, колдун, — смущенный, растерянный и сбитый с толку. Весь целиком!

Голос безумного скюльвенда скрипел как жернова, ревел как пламя.

— Весь без остатка объятый тьмой, что была прежде!

Он бежал петляя и кружась, выписывая невероятные кульбиты, извиваясь подобно змее, пытающейся увернутся от разящих мечей. Всё чаще и чаще гудели тетивы тугих луков, всю больше яростных стрел свистело вокруг. Казалось, что целое войско собиралось и окружало его до тех пор, пока весь мир не наполнился беснующимся пламенем факелов, буйством и толчеёй. Но он уже ощущал близящуюся границу, черту, за которой простиралась во всех направлениях, уходя в беспределье, недоступная для его преследователей гористая пустошь, обещание, манящее одиночеством и свободой…

Всего один поворот.

Он остановился бы там отдохнуть, сделал бы паузу — настолько сильна была уверенность в неуязвимости, что он сумел бы там обрести. А затем, создав из слепоты и невежества врагов непроницаемый и необоримый доспех, он вернулся бы назад, чтобы вновь обрести своих спутников.

Если бы не эта женщина, эта …штука. Мчащаяся следом за ним, как шелковый лоскут, очутившийся в бушующей буре. Настигающая его…

И он снова ринулся сквозь темнеющую чащу. Теснились вокруг корявые вязы, смыкались заросли орешника, преграждали путь разбитые скалы. Но она всё ещё настигала его. И он резко ускорил свой бег, жертвуя оставшимися запасами сил ради проворства.

Лиственный полог редел. Сквозь чернеющие ветви прорывалась, вскипая звездами, необъятность ночного неба, являвшая взору укутанные во мрак предгорья. Скалы и деревья, возникая из окружающей тьмы, неслись навстречу, как щепки в бурном потоке, чтобы тут же кануть в небытие за его плечами.

Но она по-прежнему настигала его.