Великая оружейница. Рождение Меча (СИ)

Свобода еле дождалась вечера. Зелье стояло, укутанное несколькими полотенцами и для пущей верности накрытое шубой, а сверху ещё – подушками, и от его крепости зависело, придёт ли долгожданный сон. Когда горшок раскутали, от него пахнуло тёплым паром и лекарственной горечью.

– Ну, княжна, сладких снов тебе нынче, – молвила Яблонька, наливая отвар в чашу из чернёного серебра, богато украшенную самоцветами. – Авось, поможет зелье… Бабка сказала – надёжное средство.

Свобода решительно поднесла чашу к губам. Скривилась от горечи, скрутившей горло жгутом, но отважно допила всё до последней капли: ради столь важного дела можно было и вытерпеть.

– Ну всё, теперь – в постельку, – наставляла Яблонька. – Закрывай глазки, княжна, и жди сна крепкого да сладкого.

Ждать пришлось недолго. Полежав в постели короткое время, Свобода поплыла на баюкающих волнах, медленно несших её в тёплую, молочно-ласковую даль… А потом она нырнула в какой-то чёрный карман, в котором оказалось не так-то сладко, как обещала Яблонька. Лешие и кикиморы хохотали и тянули к её горлу свои длинные когтистые пальцы, чудовища с волосатыми харями плясали хороводом вокруг неё, а древняя старуха, вся покрытая бородавками, варила в огромном котле зелёное зелье и подмигивала хитрым глазом. Из её впалого рта торчал один клык, а длиннейший нос сходился кончиком с подбородком наподобие клещей. Кажется, она собиралась добавить в своё варево кровь Свободы… «Надёжное средство, – шамкала она. – Только лучше из серебра пить и свежей плотью закусывать! Свеженькой, мягонькой плотью девственницы, которая свою чистоту не блюдёт и прежде времени отдать хочет, себя беспутно предлагая!»

Чудовища схватили кричащую Свободу и бросили в котёл… Варево в нём превратилось в перину и одеяло, а склонившаяся над котлом ведьма – в самую большую из подушек, под которую княжна во сне засунула голову.

Яблонька поднесла ей умывание.

– Ну, как спалось, государыня-княжна?

– Бррр. – Свобода встряхнула головой, всё ещё не веря, что она в своей опочивальне, а не в котле у старухи. – Ведьминское зелье ты мне дала. Жуть такая снилась, что… Ой, не спрашивай.

– Зато хоть поспала ты, госпожа, – утешала девушка. – Металась, правда, немножко да стонала порою, но мы тебя будить не стали. Ты ж всю предыдущую ночь глаз не сомкнула, тебе отдохнуть надобно было.

– Хорош отдых… – Свобода плеснула себе в лицо ромашковый отвар. – Чувствую себя так, будто на мне всю ночь верхом ездили.

За всеми этими ужасами ночь промелькнула, не принеся ей желанной встречи с матушкой. То ли зелье оказалось такое забористое, то ли, напротив, выпила она его маловато и недостаточно крепко уснула.

Весь день у неё сохло во рту и болела голова. Она выпила, наверно, с полведра кваса… «Уж не подсыпала ли бабка Яблоньке в травы каких-нибудь хитрых грибочков?» – думалось ей. Как бы то ни было, на следующую ночь Свобода решилась на отчаянный шаг: выпить не одну чашу сонного отвара, а две. Может, с двух уснёт она крепче, и кошмары обойдут её стороной, уступив место матушкиной светлой мудрости?

– Ой, госпожа, не будет ли с отваром перебор? – беспокоилась Яблонька. – Может, не надо две-то?

– Надо, – сказала Свобода, цедя из горшочка двойное количество зелья.

На сей раз забытье настало ещё скорее. Ужасов ей уже не привиделось, как, впрочем, и ничего иного: она проспала как бревно до самого обеда. Сквозь густую чёрную пелену этого сна не мог пробиться ни один лучик света. В желудке стояла вязкая дурнота, которая выплеснулась рвотой. Съесть в этот день Свобода ничего не смогла, только пила освежающий клюквенный морс и квас – много и жадно, отгоняя нестерпимую сушь.

– Ох, госпожа-матушка, как страшно нам за тебя было, – поведала Яблонька. – Мы сами полночи не спали, всё за тобой следили… Ты ведь то и дело дышать переставала! Ой, как боялись мы, что убило тебя это зелье, будь оно неладно! Толкали тебя в бок – ну, вроде опять дышать начинала. Слушай, княжна, а может, тебе и одной чаши много было, а? Может, тебе для сна совсем немножко надобно? Попробуй выпить не больше, а меньше! Половинку.

Свобода нашла в словах служанки здравое зерно. Отвара в горшочке как раз и осталось полчаши, их и выцедила княжна до последней капельки. Сидя в раздумьях над отваром, она вздохнула:

– Ну что ж ты, бабкино зелье… Давай уж, сработай как надо.

То ли снадобья оказалось всё-таки маловато, то ли слишком хорошо выспалась княжна за предыдущие ночи, но сна на сей раз не получилось совсем. Временами проваливалась она в зыбкую невесомость, но в этой пустоте ловить было нечего: ни словечка, ни образа. Тоскливая пустота обступила со всех сторон. То и дело вздрагивала княжна, вскидывалась с бешено колотящимся сердцем вслед чему-то ускользающему, незримому, но такому нужному… Виски ломило, веки горели, а в теле сидела похмельная дрожь, будто простуда давила. Не уснуть толком, не успокоиться. А сердце ныло о колечке, думы о Смилине неслись в белогорскую светлую даль. Там и осень была ярче, чище, красивее, чем дома.