Великая оружейница. Рождение Меча (СИ)

Они вместе искали под землёй русла Тиши. Княгиня Краса поручила своей дочери помочь Свободе с составлением карты священной реки, дабы поскорее воплотилась в жизнь честолюбивая задумка – изображение Белых гор, выполненное из золота и драгоценных камней. Посещение Мудроты оказалось судьбоносным для дела её жизни – того самого, плод которого пылился под полотняным чехлом, и которому она сама вынесла приговор: «Баловство». Отдавшись написанию картин, она похоронила эту работу под горькой толщей разочарования, но рука золотоволосой и голубоглазой княгини, исполненной зрелой и светлой, мудрой красоты, мягко откинула чехол… Правительница женщин-кошек улыбнулась, заблестев ясными очами: она узнала в раскрашенном изваянии край, в котором княжила.

«Ах, государыня, это глупости, досужее баловство», – досадливо поморщилась Свобода.

«Отнюдь! – молвила Краса. – Это большая работа, прославляющая Белогорскую землю. И она достойна быть воплощённой в том, на что богаты наши края – в золоте и самоцветах».

Случилось то, что Смилина назвала «крутым поворотом жизни».

«Я дам и золото, и каменья в достаточном количестве, – сказала княгиня. – Скупость в таком деле неуместна… Сделаем изваяние вдвое больше размером, чем этот черновик. Любая помощь, какая тебе только понадобится, у тебя немедленно будет».

Отряд кошек-землемеров прочёсывал Белые горы с сосудами, наполненными водой из Тиши. Отовсюду к Свободе неслись чертежи местности – успевай только наносить их на главную карту. Новые и новые точки испещряли её, и постепенно на проклеенном полотне проступал ветвистый рисунок подземных жил, полных чудесной воды.

Княжна Изяслава руководила отрядом. Сплетя венок из горных цветов, она водрузила его на голову Свободы, сидевшей на высоком утёсе над рекой.

– Эта прекрасная головка должна носить княжеский венец.

Закатные лучи запутались в её золотой косе, сливаясь со светлой синевой её пылких очей в сияющий сплав вечерней зари и вожделения.

– Он слишком тяжёл для меня, – улыбнулась Свобода. – Выбор, который я сделала, подсказало мне сердце. И я о нём не жалею.

– Я украду тебя у твоей супруги, – лукаво шептала Изяслава ей в губы, блестя жаркими улыбчивыми искорками в зрачках.

– И сделаешь меня несчастной, – вздохнула Свобода, отворачивая лицо подальше от жадно любующихся ею очей собеседницы. – Потому что я люблю свою супругу.

Молодая княжна была красива, как изящный хищный зверь. В кошачьем разрезе её очей блестели упрямые, колкие огоньки, а в порывистых движениях раскинул крылья юный задор. Каждый миг она рвалась в какой-то незримый бой – с горами, с соснами, с небом. В её отдающем приказы голосе звенела сталь клинка, и Свободе невольно думалось: она рождена не для мира – для войны. В защите родной земли от вражеских посягательств ей не было бы равных.

Они многое пережили вместе, пока искали русла Тиши. В памяти Свободы всё ещё грохотал тот горный обвал, который едва не похоронил её под грудой камней. Изяслава молнией кинулась к ней и вынесла на руках из самой гущи камнепада. Она дважды спасала ей жизнь в подземных пещерах, наполненных озёрами чудотворной воды. Они вместе смотрели в ночное небо, пока на костре жарилась рыба, и плащ Изяславы укутывал плечи озябшей Свободы. Наследница белогорского престола грела ей руки своим дыханием, когда они искали родники Тиши в заснеженных северных отрогах. Да, север тоже нужно было охватить, не оставляя без внимания ни один уголок Белых гор. Вода из Тиши даже в кувшинах не замерзала. Они прочёсывали снежную пустыню, и Изяслава вырубала мечом ледяные кирпичи, чтобы построить укрытие от выстуживающего до костей ветра. Она была готова отдать Свободе последнюю каплю своего тепла. Когда княжна однажды сказала ей посиневшими от холода губами: «Я люблю тебя», – Свобода ощутила на сердце груз светлой печали.

– Изяслава, – с нежной грустью пропуская меж пальцев золотисто-русые прядки, вздохнула она. – Я – не твоя судьба. Твоя любовь – впереди. А я уже свою нашла. Забудь, это пройдёт. Это просто твоя молодость.

Княжна обжигала поцелуями и трепетом дыхания её пальцы.

– Моё сердце не желает слышать доводов. Оно просто любит.

Её объятия были слишком крепкими. Сосны осуждающе качали кудрявыми кронами, закат расплескался расплавленным червонным золотом по излучине реки – как клинок, нагретый в кузнечной печи. Всю землю пропитывала волшба, оплетая каждый камушек.

– Изяслава, не тронь меня, прошу, – словно схваченная раскалёнными щипцами за самое сердце, пробормотала Свобода. – Я жду дитя от моей супруги.

Это была ложь во спасение, но Изяслава поверила. Её объятия разжались, красивые черты подёрнулись дымкой печали и затвердели, посуровев. Она велела кошкам-землемерам разбивать стоянку и ставить шатры на ночь, а Свободе сказала:

– Ступай лучше домой, переночуй в своей постели. Тебе надо беречься. На рассвете продолжим.

Вернувшись домой, Свобода угодила в заботливый плен Смилины. Её ждала протопленная баня с душистыми вениками и отваром, добротный ужин и супружеское ложе.

– Устала, ягодка? – Губы Смилины прильнули к её лбу. – Ну, отдыхай.