Великая Отечественная катастрофа — 3

Например, легкий танк Т-26, предназначенный для отправки в Испанию, в 1937 году стоил 72 тысячи рублей (или 20 150 долларов), а трехтонный грузовик ЗиС-5 — 10 тысяч рублей. Легко подсчитать, что вместо почти десяти тысяч «двадцать шестых» в 1941 году нам бы гораздо больше понадобились лишние 70 тысяч грузовиков. Тем более, что в 1940 году такой же Т-26 уже стоил 86 тысяч (инфляция!), а цена грузовика практически не изменилась по причине удешевления при развитии производства.

Беда в том, что экономика (ни социалистическая, ни какая-либо другая) не позволяет просто так конвертировать производство одного вида продукции в производство другого вида, пусть и аналогичное по стоимости. Легко прийти на рынок с деньгами, взятыми из тумбочки, и выбрать подходящий товар на имеющуюся сумму — но гораздо сложнее самому произвести этот товар, наладив (с немалыми затратами времени и денег) всю технологическую цепочку.

Можно, конечно, заявить, что вместо 20 тысяч танков лучше было выпустить 200 тысяч грузовиков и что стремление производить танки, а не автотранспорт свидетельствует об агрессивных намерениях: ведь автомобили можно использовать в народном хозяйстве, а танки — нет.

Этот аргумент звучит убедительно даже для осведомленных и думающих людей, ведь не каждый является специалистом в организации промышленного производства. Увы, стоимость машины далеко не всегда пропорциональна затраченным на ее производство человеко-часам, да и производственных площадей на один автомобиль требуется хоть и меньше, чем на танк, однако далеко не в десять раз. Например, уже во время войны было выяснено, что отказ от производства одной легкой САУ СУ-76 дает возможность автозаводу, на котором она выпускалась (в данном случае — ГАЗ), выпустить дополнительно лишь три грузовика. Естественно, в условиях войны выбор делался в пользу самоходок, а не грузовиков.

В целом развитие промышленного производства в СССР лимитировалось именно ограниченным количеством квалифицированных рабочих (их число росло, но не такими темпами, какие были бы желательны) и темпами возведения новых промышленных мощностей. Вообще-то сами автомобили (да и танки) в СССР конца 30-х годов стоили уже относительно недорого. Для сравнения: зарплата командира взвода в 1940 году составляла 600 рублей в месяц, командира роты — 725 рублей, примерно столько же получал дипломированный инженер. Средняя зарплата по стране, конечно же, была ниже — в промышленности она составляла 350 рублей. В то же время легковой «пикап» М-1 стоил 6 тысяч рублей — 10 месячных зарплат командира взвода…

Итак, машин в стране и в армии не хватало не потому, что они стоили слишком дорого, а потому, что их просто не успевали производить в нужном количестве. Можно ли было за счет сокращения производства танков добиться увеличения выпуска автомашин? Возможно, хотя и не в десять раз. Однако это увеличение шло и так: в 1935 году в СССР было произведено 76 854, в 1936-м — 131 546, в 1937-м — 180 339, в 1938-м — 182 373 автомашин. Правда, потом этот рост приостановился, а затем и вовсе сменился падением: в 1939-м году было выпущено 178 769, а в 1940-м — всего 135 958 машин. Но произошло это прежде всего за счет сокращения производства «полуторок» при увеличении выпуска полноприводных машин грузоподъемностью 3 тонны и более. Кстати, одновременно сократился и выпуск танков — тоже за счет перехода на новые, более тяжелые машины.

Допустим, мы отказались бы от этого перехода и бросили все силы на производство автотехники. Что это давало в итоге? СССР встретил бы войну не с 16 тысячами пушечных танков [211], а с половиной этого числа. За счет отказа от 8 тысяч танков мы в лучшем случае получили бы 100–120 тысяч автомобилей — на практике, скорее всего, гораздо меньше. Трудно сказать, насколько это улучшило бы военную ситуацию для РККА, но превосходство вермахта в обеспечении автотранспортом все равно никуда не девалось. Зато в ходе войны мы уже не смогли бы наладить выпуск новой бронетанковой техники в хоть сколько-нибудь приемлемых количествах — со вполне предсказуемым результатом…Это вовсе не значит, что развитие мотомеханизированных сил РККА на протяжении 1930-х годов шло единственно верным путем. Предвоенное руководство Автобронетанкового управления имело весьма противоречивые представления о роли моторизованной пехоты в действиях механизированных сил — и это несмотря на появившиеся еще в конце 1920-х годов работы К. Б Калиновского, в которых немало внимания уделялось именно мотопехоте, ее взаимодействию с танками и роли на поле боя. Причем здесь невозможно списать ситуацию на репрессии 1937–1938 годов: Калиновский погиб в авиакатастрофе еще в 1931-м, его труды многократно издавались и легли в основу официальных учебников по тактике бронетанковых войск… Словом, данный вопрос выходит за рамки настоящей статьи и требует специального изучения. Ясно одно: идеология строительства механизированных сил РККА определялась не чьей-то прихотью или глупостью, а имела под собой гораздо более глубокие основания.