03 ч 30 мин. Подводная лодка «М-31» вышла из Севастополя в Новороссийск с ценностями госбанка и сберкассы с суммой 2,7 млн. руб., имуществом Политуправления (ордена) 300 кг и 7 пассажирами.
04 ч 30 мин. Начальник филиала арсенала в Советской балке воентехник 2 ранга П.П. Саенко и особист Ф.А. Зудин подорвали штольни № 1-7 филиала артиллерийского арсенала в Инкермане.
05 ч 00 мин. Противник после сильной артиллерийской и авиационной подготовки продолжил наступление по всему фронту нашей обороны. Авиация противника сделала за день свыше 1000 самолетовылетов.
Этот день стал последним днем организованной обороны. В ночь на 30 июня, заслушав доклады командующего Приморской армией и коменданта Береговой обороны флота о состоянии войск и положении на фронте, командующий флотом направил своему руководству радиограмму: «Кузнецову, Буденному и Исакову. Противник ворвался с Северной стороны на Корабельную сторону. Боевые действия протекали в характере уличных боев. Оставшиеся войска сильно устали..., хотя большинство продолжает героически драться. Противник резко увеличил нажим авиации, танками. Учитывая сильное снижение огневой мощи, надо считать, в таком положении мы продержимся максимум 2-3 дня. Исходя из данной конкретной обстановки, прошу Вас разрешить мне в ночь с 30 июня на 1 июля вывезти самолетами 200-300 человек ответственных работников, командиров на Кавказ, а также, если удастся самому покинуть Севастополь, оставив здесь своего заместителя генерал-майора Петрова. Ф.С. Октябрьский».
Начать следует с того, что любые телеграммы такого уровня обязательно подписывались командующим и членом военного совета. В последнем случае Филипп Сергеевич совершил величайшее нарушение партийно-государственной дисциплины, проигнорировав своего ближайшего соратника – дивизионного комиссара Кулакова. Боле того, об этой телеграмме другим лицам из руководящего состава СОРа ничего не было известно вплоть до заседания Военного совета флота вечером 30 июня, как не было известно и о готовящейся эвакуации избранных лиц.
В течение ночи на 30 июня противник производил перегруппировку, подтягивал резервы и отставшие соединения, сосредоточивая свои силы для решительного удара. Наши части также приводили себя в порядок. Оставались только названия дивизий, бригад и полков, в действительности это были разрозненные группы и подразделения, а некоторые соединения и части вообще перестали существовать и их небольшие остатки присоединялись к соседним частям. Из артиллерии кое-где в батальонах были 45-мм пушки, к которым еще оставались снаряды.
Тыловой рубеж имел ров-вал, в скатах которого были оборудованы огневые точки. Осталось только вывести на этот рубеж свежие части, которые до той поры были сосредоточены в глубине на пресловутом рубеже «обеспечения эвакуации». Основные силы артиллерии были оттянуты на рубеж прикрытия эвакуации. С большими усилиями и вынужденными потерями к утру 30 июня в районы бухт Стрелецкой, Камышовой и Казачьей была переведена основная масса артиллерии армии. Часть орудий стояла на позициях в надежде получения снарядов с кораблей и подводных лодок. Логика здесь прослеживается с трудом, так как по мере отступления попыток эвакуировать боезапас не предпринималось, склады в Лабораторной балке были взорваны.
Артиллерийским частям СОР был дан приказ сосредоточить свои силы в этом районе, чтобы поддерживать отводимые части на новом рубеже. Г.И. Ванеев пишет: «В Береговой обороне осталось всего 5 действующих батарей с небольшим запасом снарядов». Неменко уточняет: в строю оставались батареи береговой обороны № 8, 18, 19, 701, 702, 702-бис, 705, 14, 35. Создается впечатление, что «зимние батареи» № 701, 702, 702-бис, 705, 706 уже просто списали со счетов. Но расчеты этих батарей поддерживали наши части до последней возможности и даже после отхода пехотных частей продолжали сражаться в окружении.
В 177-м отдельном артдивизионе оставалась только одна 701-я батарея на Малаховом кургане. Командир дивизиона принял решение снять весь личный состав управления дивизиона с редута «Виктория» и перейти на Малахов курган. К утру 30 июня линия Тылового рубежа на Южной стороне являлась, по существу, линией фронта. Исключение составлял Балаклавский участок фронта. Немецкие войска следовали полученным инструкциям и избегали вступать в бой в черте города и в лесистых районах. Печальный опыт первых дней штурма показал немецкому командованию, что управлять войсками в условиях боя в городе и в лесу практически невозможно. У советского командования связь с частями в ряде случаев отсутствовала. Большая часть средств связи была уничтожена при смене позиций, управление войсками шло через посыльных, но те часто не находили части на намеченных рубежах.