Великая Перемена (и прочая ложь) - Джо Аберкромби

Глокта замер с приоткрытым ртом. Вот он, решающий момент. Стоит произнести эти слова — и пути назад не будет. Хотя мне не впервой ставить на кон всё. Он покосился на дверь. Я должен создать мир, которого она достойна. — Нет, — сказал он. — Я хочу, чтобы ты их поощрял.

Единственным проявлением удивления со стороны Пайка было очередное неспешное движение брови. Глокта искренне восхищался его хладнокровием. Сам Великий Эуз мог бы сейчас ворваться в двери, а этот и не подумал бы обернуться.

— Я хочу, чтобы ты придал им форму, — сказал Глокта, — и структуру, и цель. Я хочу, чтобы ты сделал их действенными. Больше того — дал им имя. Не бывает хорошего движения без громкого имени. Я подумывал о... ломателях.

— Звучит неплохо. И скажите — это способ держать мелких врагов поближе? Или способ... — тут он едва заметно понизил голос, — выступить против нашего главного врага?

— Для начала первое, — по спине Глокты пробежал невольный озноб. Он и сам не удержался и заговорил почти шёпотом. Даже я. — А потом... со временем... когда все предосторожности будут соблюдены... возможно, и второе.

— Я часто думал, как было бы славно... — Пайк осушил свой бокал и аккуратно поставил его на стол с тихим щелчком. — Оставить мир в лучшем состоянии, чем мы его нашли.

— Если мы действительно хотим что-то изменить... это должна быть Великая Перемена. Если мы хотим создать лучшее будущее, нужно вырвать прошлое с корнем. Мы должны вырвать его с корнем. Банки, бюрократию, корону. Переделать всё заново.

Пайк медленно кивнул: — Нельзя возвести прочную башню на гнилом фундаменте. Вы посвятите в это короля?

Глокта грустно усмехнулся: — У Его Величества сердце на месте, но боюсь, кишка у него тонка для такого дела. Не пойдёт он против своего хозяина. Не сможет решиться на необходимые жертвы. А жертв... будет немало. — Мы должны быть столь же терпеливы, решительны и безжалостны, как наш враг.

Пайк посмотрел на него в упор: — В этих качествах вам никогда не было отказа, ваше преосвященство.

— Как и тебе, друг мой, — Глокта допил свой бокал и хмуро уставился в окно, туда, где в маленьком саду только начинали набухать почки. — Иногда, чтобы изменить мир... его нужно сначала спалить дотла.

***

Вальбек, осень 593 года

Её знатно отделали.

Лицо всё в синяках, один глаз почти заплыл, рыжие спутанные волосы местами почернели от запёкшейся крови, а из разбитого носа на верхнюю губу стекали две аккуратные красные дорожки. Впрочем, Пайку доводилось видеть и похуже. По слухам, именно она убила того практика, чьё тело нашли в канализации, так что он считал, что с ней обошлись даже на удивление мягко.

— Итак, — сказал он, усаживаясь в кресло напротив. — Как вас зовут?..

Она подалась вперёд, насколько позволяли цепи, свернула язык трубочкой и харкнула кровавой слюной через стол.

Пайк вскинул брови: — Какое прелестное имя.

С его-то лицом — вернее, с тем, что от него осталось — его теперь едва ли считали за человека. Он всегда стоял особняком. Объект страха, презрения или жалости. Эта отстранённость давала ясность. Отстранённость — и всё то, что ему довелось повидать. На войнах, в лагерях и во время мятежа в Старикланде. Человечество в худших своих проявлениях. Человечество, в котором человеческого почти не осталось.

Люди мнят себя особенными, каждый считает себя удивительно непохожим на других. Но стоит как следует надавить — и они становятся до ужаса предсказуемы. Их мелочные потребности, мелочные желания, мелочная жадность, мелочная любовь. Мало кто по-настоящему тревожил его теперь. По-настоящему... вызывал интерес.

После такой взбучки арестанты обычно становились сговорчивыми, хотя случалось и обратное — они принимались беситься, плеваться и бушевать. Так что ярость на её избитом и опухшем лице не была чем-то необычным, плевки и неповиновение были вполне ожидаемы в начале допроса. Но когда Пайк заглянул ей в глаза, он увидел там нечто. Или... может быть, заметил отсутствие чего-то.

Совести? Страха? Жалости? Он, кажется, узнал эту пустоту. По тем редким моментам, когда решался взглянуть в зеркало.

Он положил локти на стол и сцепил пальцы: — Я наставник Пайк.

— А по мне — ты как пережаренный окорок, — прорычала она.

Пайк хмыкнул. Он медленно повернулся к инквизитору Ризинау, нервно переминавшемуся в углу комнаты:

— Что ж, не поспоришь, — пробормотал он, прежде чем вновь обратиться к заключённой. — Как не поспорите и вы... — Он бросил взгляд на забрызганные кровью бумаги перед собой. — Убийство владельца мануфактуры...

— Перерезала глотку сзади, — бросила она.

— И его сына...

— Размозжила череп формовочным молотком, — отрезала она.

— Не говоря уже о поджоге, который уничтожил не только это здание, но и два соседних.

— Видел бы ты, как горел этот ублюдок, — процедила она.