Великая победа на Дальнем Востоке. Август 1945 года: от Забайкалья до Кореи

— Есть или нет такое упоминание, теперь это уже не столь важно, Ваше Императорское Величество. Победители всегда вправе поступать так, как им заблагорассудится. И пример Японии — не исключение из правил.

— Мы с вами как-то уже говорили на эту тему, Умэдзу, — упорствовал Хирохито. — Японии отнюдь не все равно, с одним или с двумя оккупационными властями иметь дело. Поладить с одним диктатором, разумеется, легче.

— Возможно и так, — уступил начальник Генштаба армии. — Впрочем, на мой взгляд, для Великой Империи англичане могли бы оказаться даже более удобными надзирателями, чем американцы. У Лондона хватает проблем с доминионами, и оккупация территории Японии могла бы оказаться в ряду этих каждодневных проблем победителя.

Но как это случалось нередко, император вдруг круто переменил предмет разговора. Он примирительно сказал:

— Пожалуй, Умэдзу, нам не стоит дальше обсуждать гипотетические проблемы. У нас хватает неотложных вопросов сегодняшнего дня, и один из них — предстоящее подписание акта о капитуляции Великой Империи. Как вам известно, акт подписывается и представителями побежденной страны. В состав ее делегации входят ответственные лица всех родов войск вооруженных сил и правительства.

Японское правительство на этой церемонии будет представлять министр иностранных дел Сигэмицу, а вот сухопутные войска Японии придется представлять вам.

Начальник Генштаба армии на какое-то время остолбенел, потерял дар речи. Убийственные слова Хирохито словно окатили его ледяной водой. Но, овладев собой, генерал Умэдзу взорвался несогласием:

— Это наказание не для меня, Ваше Императорское Величество. Я скорее совершу «харакири», нежели позволю себе поставить подпись под позорным актом о безоговорочной капитуляции! Как вы хорошо знаете, я был категорически против вашего рескрипта о принятии условий Потсдамской декларации союзных держав. Я призывал других людей к решительному сопротивлению врагу до победного конца. Нет и нет! Это — непосильное для меня поручение. Я прошу вас изменить свое решение и поручить эту миссию другому генералу. Пусть это будет генерал Кавабэ!

Приказной тон император Хирохито тотчас изменил на «ласковый, уговаривающий»:

— Но в любом случае, Умэдзу, это военное лицо должно представлять императорскую Ставку. Генерал-лейтенант Кавабэ не является в настоящее время таковым.

Этот довод как-то подействовал на «непокорного генерала». Начальник Генштаба армии попросил разрешения «подумать» над предложением императора и тотчас удалился.

Поздно вечером генерал Умэдзу позвонил... Того. Отставной «первый дипломат» Японии с интересом воспринял этот звонок давнего своего «политического оппонента». За минувшую неделю он еще не успел отойти от «текущих дел» и живо интересовался сообщениями отовсюду, но особенно с материка. Там произошли, за какие-то шесть с небольшим суток, разительные перемены.

Начальник Генштаба армии начал неприятный разговор с «очевидного покаяния»:

— Вы, Того, в большей степени были правы в наших прошлых дискуссиях. Я должен это признать сегодня и повиниться перед вами без всякого оправдания за допущенные иллюзорные оценки и преувеличения, неоправданный оптимизм. Сказанное в большей степени касается ситуации на Маньчжурском фронте. Как бывший командующий Квантунской армией я не мог даже представить себе, что так быстро все рухнет. Просто невероятное жертвоприношение.

Генерал Умэдзу говорил и говорил на этот раз без умолку. И казалось, не дождаться конца его «покаянному монологу». Того понимал, что вслед за ним последует сама истина, ради которой и состоялся примечательный звонок умудренного опытом влиятельного военного специалиста. Однако, кто не чувствует иногда угрызений совести в переломные моменты истории страны за допущенные ошибки или необдуманное превышение полномочий? Тирада вдруг прервалась. Начальник Генштаба армии спросил:

— Вы слушаете меня, Того? Отставной дипломат подтвердил:

— Конечно, Умэдзу. Я рад вашему быстрому прозрению. Ведь еще неизвестно, как Япония переживет свое низвержение с азиатского Олимпа, а вы в этом процессе остаетесь весьма значительным лицом.

— Видите ли, Того, мне предстоит до конца испить самую позорную чашу. И я на распутье.

— Что вы имеете в виду, Умэдзу?

— Император поручил мне сегодня представлять сухопутную армию на церемонии подписания акта о капитуляции Великой Империи. Скрепляя документ своей подписью, я вынужденно признаю и свое собственное поражение. Поверьте, это так неприятно, Того.

— Но кто-то должен это сделать, Умэдзу! Международные традиции нерушимы. Я не склонен посыпать вашу голову «пеплом» и продолжаю верить в будущее своей страны. Вам, Умэдзу, очень советую поступать так же.