Великая разруха. Воспоминания основателя партии кадетов. 1916–1926

Предложение Кареева было принято при общих рукоплесканиях. Если даже Милюков сам был введен и ввел других в заблуждение, то тем более простительно, что такое лицо, как тогдашний министр финансов граф В.Н. Коковцов, ведший в 1906 году в Париже переговоры о займе, стоявший далеко от русских партийных дел и не имевший ни нужды, ни желания в них разбираться, стал жертвою ходивших потом слухов по поводу эпизода, в общем незначительного и для него никакого значения не имеющего. Вот что он пишет на стр. 155 и 156 т. I своих воспоминаний, изданных им уже в эмиграции, более четверти века после событий, им описываемых, и семь лет спустя после смерти брата. Во время посещения им президента республики Фальера последний сказал: «Но вы должны быть готовы к тому, что это (то есть заключение займа. – П. Д.) пройдет не совсем гладко, потому что здесь находятся ваши соотечественники, которые ведут самую энергичную кампанию против заключения займа».

Затем приводится рассказ Фальера, как он, благодаря посредничеству Анатоля Франса, принял русских, которые неожиданно для него заговорили о займе. Имен их он графу Коковцову не назвал.

«Из слов президента республики я понял, что визит к нему был сделан после того, как попытка этих русских людей добиться свидания с министром финансов (Пуанкаре) не увенчалась успехом. Впоследствии имена этих двух лиц стали всем известны: князь П.Д. Долгоруков и граф Нессельроде. В бытность мою в Париже я нигде не встречался с ними, но впоследствии в заседаниях Думы мне не раз приходилось публично выступать по этому поводу, и всякий раз на мое заявление об этом печальном эпизоде со скамей оппозиции неизменно раздавалось: «Опять министр финансов рассказывает басни, которых никогда не было».

Благодаря авторитетности автора этих строк и категоричности его утверждения у читателя получается впечатление, что мой брат был у президента Фальера, и притом после того, как ему не удалось добиться свидания с министром финансов Пуанкаре. А между тем брат был только у последнего и, как выше было сказано, случайно и короткое время и после того, как заем был уже заключен. А на стр. 152 граф Коковцов говорит как раз про Пуанкаре: «Его содействию я обязан главным образом тем, что не уехал из Парижа с пустыми руками».

У президента же Фальера брат совсем не был и свидания с ним не добивался. Надо полагать, что во время посещения графом Коковцовым Фальера брата еще не было в Париже, так как Фальер говорил о могущих встретиться затруднениях для заключения займа, тогда как ко времени приезда брата в Париж заем уже был заключен. После появления воспоминаний графа Коковцова ко мне стали обращаться его читатели, а иногда обращаются и до сих пор, с недоуменным вопросом, каким образом Павел Дмитриевич мог участвовать в таком акте? Было даже несколько случаев, когда лица, думавшие, что это я противодействовал в Париже заключению займа, упрекали меня в этом антигосударственном образе действий. Я должен оговориться, что из чтения воспоминаний графа Коковцова и, главное, из моей с ним переписки я вынес впечатление, что он, по-видимому, с полной добросовестностью отнесся к своему освещению данного эпизода так, как он ему действительно представлялся, и лишь случайно и главным образом благодаря авторитетности своего имени подкрепил циркулировавшие в свое время неверные слухи.

Вот что пишет граф В.Н. Коковцов в своем письме ко мне, написанном 4 сентября 1941 года: «Из страницы 156 (моих воспоминаний) с очевидностью выясняется, что в бытность мою в Париже я не имел никакого понятия о том, кто именно из русских общественных деятелей находился в Париже во время заключения этого займа и кто из них посещал президента республики Фальера».

И далее: «Указывается совершенно определенно, что президент не упомянул мне ни одного имени. Слухи о волнующем Вас событии, конечно, ходили. Из думских кругов они неизбежно переходили в так называемые «кулуары», а из них перекочевывали и в газетные круги».

В. А. Маклаков 6 октября 1941 года пишет графу Коковцову: «Насколько я понимаю, ему (Петру Дмитриевичу Долгорукову) больно, что Вы как будто продолжаете думать, что именно его брат вел кампанию против займа и с этой целью был у Фальера. Ему хотелось бы слышать от Вас, что Вы теперь этого не думаете. В Вашем письме ко мне Вы пишете: «Истинное восстановление истины принадлежит целиком Вам, а вовсе не мне». Если эту фразу можно понять так, что мой рассказ о том, что делал Долгоруков в Париже, считается истиной, которую я восстановил, то это Ваше суждение и было бы для него тем самым успокоением, которое он так хотел получить».