Великая разруха. Воспоминания основателя партии кадетов. 1916–1926

«Таймс»: «Акт мести в отношении людей, сидевших месяцы в тюрьме без предъявления к ним обвинения, вызывает омерзение во всех цивилизованных государствах». «Вестминстерская газета»: «Державы, подписавшие Локарнское соглашение, должны немедленно установить единую политику в отношении СССР». «Кельнская газета»: «В эту ночь расстрела советская власть сама уничтожила все результаты предпринятого ею морального наступления». «Берзен Курьер»: «Советской политикой руководит палач». Социалистический «Форвертс»: «Во всем культурном мире раздается крик ужаса и возмущения против варварского правительства». «Локаль анцейгер»: «В ужасном избиении в Москве проявилась после периода некоторого спокойствия истинная природа большевизма. Государство, которое расстреливает без суда двадцать своих граждан, ставит себя вне цивилизации. Все обвинения, предъявлявшиеся в свое время царизму, бледнеют в сравнении с этим позорным преступлением». Болыпевизанствовавшая «Фоссова газета»: «Расстрел двадцати привел к тому, что советская власть сразу потеряла моральный престиж». «Пти Паризьен»: «Подобные приемы вызывают против советской власти негодование цивилизованного мира». Официальный «Тан»: «Московская трагедия создана тиранами, которые мечутся в страхе и отчаянии, предвидя поражение, в то время когда их осуждает здравый рассудок, когда их отвергает человеческая совесть. Если советский строй вернется к тем отвратительным деяниям, которые покрыли несмываемым позором время 1918—1920 годов, если он будет только утверждением дикого варварства и сам себя поставит вне права, пред всеми народами встанет вопрос, возможно ли поддерживать какие-либо сношения с такою властью». «Журнал де деба»: «Казни русских якобы «царистов» нигде не поднимут престижа советского правительства». «Виктуар» и «Авенир» требуют немедленного разрыва отношений.

Отдельные вырезки из газет Северной и Южной Америки, Китая, Японии, Персии, Южной Африки заставляют думать, что пресса почти всего мира отозвалась на московские расстрелы.

Приведу выдержки из некоторых соболезнующих писем, полученных мною по случаю смерти Павла Дмитриевича. Наша двоюродная сестра княгиня А.П. Аивен писала: «Я только что вернулась из церкви. На панихиде было столько народа, что в нашем обширном соборе было тесно. Служил митрополит, пел большой хор. «О плачущих и болезнующих» тоже помолились. Может быть, не напрасно погиб наш брат. Может быть, эта безобразная и бессмысленная месть вновь откроет притупившиеся, привыкшие к большевистским зверствам глаза. Я уверена, что он был прост до конца».

Из письма А.В. Гольштейн: «Вчера должны были признать, что безвозвратное совершилось. Вчера же с горькими слезами перечитали известную Вам рукопись и еще ясней поняли его великую душу. Мало кто из нас может с ним сравняться… Величие его духа выявляется в необыкновенной простоте: ни одной громкой фразы, ни малейшего самовозвеличения. Он совершил свой подвиг с каким-то нечеловеческим забвением своей личности. Ни возвеличения, ни ложной скромности: для него его подвиг какое-то очередное дело. Деловая оценка и тут же какой ел борщ и вареники. А ведь смерть он принял сознательно: еще в 24-м году, когда шел в Россию в первый раз, в своих, как он говорил, «инструкциях» несколько раз говорится: «в случае моей смерти».

Письмо генерала Врангеля: «Нет слов выразить чувства негодования перед совершенными палачами русского народа преступлениями, перед трусливым раболепием мировой «демократии», остающейся безучастным свидетелем этого. Ваш покойный брат был один из немногих, деливших с родной мне армией весь ее крестный путь, оставшийся ей верным в несчастье. Наша совместная с ним работа в Константинополе и Белграде дала мне возможность оценить и искренно полюбить его. В его лице «белое» дело теряет верного и испытанного друга».