Великая революция идей. Возрождение свободных рынков после Великой депрессии

«Общая теория» была задумана как покушение на самые устои ортодоксальной экономической теории, но Кейнс, как отметил Элвин Хансен в своей известной рецензии, не преминул выпустить «порядочно стрел в адрес новой венской и лондонской школ»[124]. В первую очередь Кейнс выделил контраст между своим опитмистическим конструктивным подходом и гораздо более пессимистической и капитулянтской позицией, которая ассоциировалась с ЛШЭ. «Эффективное средство борьбы с экономическими циклами нужно искать не в устранении бумов и в установлении хронической полудепресии, – указывал Кейнс, – а в том, чтобы устранить кризисы и постоянно поддерживать состояние квазибума»[125]. Насмешки Кейнса по поводу идей Хайека быстро стали распространенной темой для обсуждения даже на семинарах в самой ЛШЭ. Когда младший коллега Хайека, Николас Калдор, обратился в кейнсианство после преподавательской стажировки в США в 1934/35 учебном году, он начал отпускать на своих семинарах саркастические замечания, которые все шире распространялись в ЛШЭ[126]. В этой обстановке Хайек принял пораженческое решение вообще никак не откликаться на книгу Кейнса. Потом он приводил много оправданий своему бездействию, в том числе нежелание вновь вступать в полемику с человеком, который постоянно меняет свои взгляды, намерение подождать, пока выйдет пересмотренный вариант его собственной теории капитала, и нежелание опровергать Кейнса в то время, когда многие другие ведущие экономисты казались еще хуже[127]. Но каковы бы ни были мотивы Хайека, многие восприняли его решение признанием поражения.

Хайек столкнулся с невозможностью выступать за бездействие в обстановке экономической катастрофы, которую Кейнс обещал преодолеть. Коллега Хайека по ЛШЭ Джон Хикс впоследствии заметил: «Теория Хайека наиболее слаба применительно к дефляционным спадам, и хуже всего, что она была обнародована именно в таких условиях, – в 1931–1932 гг.»[128] При отсутствии убедительного ответа Кейнсу, констатировал Хикс, теории Хайека «постепенно изчезали из поля нашего внимания», в то время как экономисты сосредоточились на проблемах, которые казались им более важными[129]. Студенты ЛШЭ не спешили принимать теорию, по всей видимости, не предлагавшую никакого определенного выхода из кризиса. По словам Скитовски, они считали, что им преподают экономическую доктрину, которая «очень далека от экономической реальности»[130]. Милтон Фридмен, учившийся тогда в аспирантуре Колумбийского и Чикагского университетов, вспоминал, что его самого и его поколение совершенно не убеждало предложение «просто дать миру упасть». Он тогда думал, что «призывая к ничегонеделанию в Англии и США», Хайек и Роббинс «причиняли вред»[131]. Убывающая группа аспирантов Хайека прекратила согласованную с ним работу и переключилась на проблемы, поднятые Кейнсом. К концу десятилетия в ЛШЭ остались всего два-три последователя Хайека[132]. Когда во время Второй мировой войны студенческий кампус переехал в Кембридж, «большинство тогдашних молодых экономистов, – вспоминала одна из считанных студенток Хайека, – считали, что идеи Хайека насчет занятости и производства отстали от времени, вышли из моды. Они не воспринимали их сколько-нибудь серьезно»[133]. Опубликованное в 1941 г. главное произведение Хайека, «Чистая теория капитала», почти не привлекло внимания. Сам Хайек, видевший, как после выхода «Общей теории» экономисты обратились к макроэкономике и эконометрике, признавал, что стал выглядеть «старомодным человеком, который не симпатизирует новым идеям»[134].

Лайонел Роббинс, тоже ощутивший враждебность профессиональной среды и политической обстановки, начал пересматривать свои взгляды. Работая во время войны вместе с Кейнсом, он заметно смягчил, а ряде случаев радикально изменил бескомпромиссные формулировки, которых придерживался ранее. «В какой-то мере, – вспоминал потом Хайек, – Кейнс сделал из Роббинса полукейнсианца»[135]. Свое обращение в новую веру Роббинс публично провозгласил в Кембридже весной 1947 г. В трех лекциях он высказался за прогрессивное налогообложение богатых и перераспределение дохода в пользу бедных, за более широкое понимание общественных благ и энергичное регулирование[136]