Великая Российская трагедия. В 2-х т.

Это, однако, при одном условии — когда исполнительная власть знает, чего она хочет и имеет программу своей деятельности, долгосрочные цели. Эти цели должны стать общественными — поэтому неслучайно в демократических государствах тщательно обсуждаются правительственные программы в парламентах. Это —сила правительства, его опора, когда оно получает одобрение в парламентах. Если бы Чубайс добился одобрения своей программы приватизации в Парламенте — никто не смел бы ему грозить тюрьмой. (В сегодняшней Думе в том числе.) Если бы Черномырдин представил программу деятельности своего правительства, как этого требовал закон, для обсуждения в Верховный Совет, ему не было бы надобности визировать преступный Указ Ельцина № 1400.

Но в тоже время новому политическому режиму больше не угрожает опасность создания парламентского “контргосударства”, во всяком случае — в ближайшее время. И дело не только в двух спикерах, смертельно напуганных судьбой своего предшественника. Конституция объявлена принятой всенародным волеизъявлением. А это — слишком серьезно, даже если есть сомнения в качестве этого волеизъявления. Если бы политические партии были творением сознательных граждан, а не самого государства, тогда ситуация была бы иной. Ельцин щелкнул пальцами, подзывая их, и они выскочили из бюрократических коридоров государства, где раньше прятались, и в Думе эти новоиспеченные партии по сути в большинстве: партии Гайдара, Борового, партия Шахрая, партия Явлинского, Лукина, Бурбулиса и т.д. Эти партии, занимаясь порой игрой в демократию в интересах ельцинского политического режима, реализуя свои личные претензии на “участие” в политическом режиме, продлевают его неизбежную агонию. Но дело в том, что этих партий будет столько, сколько потребуется “государству Ельцина” для прикрытия реальной раздробленности общества и для того, чтобы контролировать ситуацию в Парламенте. Тогда появляется возможность насаждать на российско-русской почве любую “правду” и объявить ее “русской”, причем принадлежащей исключительно Кремлю. Так как это было совсем недавно и с тем же самым Кремлем. И почти с теми же лицами — Ельциным, Яковлевым... Если бы “ускорение” не приняло такие обороты, к ним уже тогда присоединились бы Черномырдин, Гайдар — они были известны в кремлевских коридорах еще с 80-х годов, как и многие другие “демократы”.

В-третьих, в отличие от Верховного Совета новый Парламент в любой момент и в соответствии с конституцией может быть распущен Кремлем, если “ельцинский рынок” и “ельцинская демократия”, а точнее интересы бюрократической верхушки режима будут в опасности. Над конституцией бдительно стоит президент Ельцин со своей армией и МВД.

В-четвертых, после кровавого октября, в преддверии парламентских выборов 85 процентов москвичей не только решительно поддержали введенное Ельциным чрезвычайное положение (очень интересно!), но и потребовали его продления и расширения, что показывает преобладание люмпенизированного мышления, недостойного свободного человека. На основе таких настроений, часто оскорбительных для людей, на Западе делают вывод о “неготовности русского человека к демократии”. Поэтому они оправдывают свою поддержку заговорщиков, путчистов, введение авторитарных режимов и многое из того, что немыслимо в западных демократиях. Совершенно диким представлялось на Западе, где миллионы людей из разных стран живут, не испытывая какой-либо дискредитации, выселение из Москвы в октябре 1993 года так называемых “лиц кавказской национальности”, в том числе граждан России. И, что удивительно, это было воспринято москвичами как самый лучший подарок, которым президент может порадовать свой народ! А как же тогда быть с “тоской по развалу СССР?” — противоречия, противоречия, полицейское мышление, аллогизм! Как видим, все свои надежды общество по-прежнему возлагает не на конституционность, не на соблюдение демократических норм и конституции, не на формальные законы, а на вездесущее государство и на лицо, его олицетворяющее — на диктатора. Откуда же требовать к себе уважения в мире?