Великая русская революция. Воспоминания председателя Учредительного собрания. 1905-1920

   «Я полностью одобряю ваше предложение сделать заявление английскому правительству. Можете передать министру иностранных дел, что русское правительство не в состоянии запретить русским делегатам участвовать в Стокгольмской конференции социалистов, однако эта конференция является исключительно частным делом и ее решения ни в коем случае не ограничат свободу действий правительства».

   На дипломатическом языке сие означало, что для русского министерства иностранных дел Стокгольмский съезд был в лучшем случае неизбежным злом. Но этого Набокову показалось мало. Он добавил к ответу Терещенко собственные комментарии, направленные против усилий Хендерсона и Макдональда. Последний только что совершил специальную поездку в Париж, чтобы помочь созыву Стокгольмского съезда. Кроме того, Набоков напал на радикальную прессу, которая уже заявила, что Россия боится превращения Стокгольмского съезда во «всеобщую социалистическую мирную конференцию».

   На следующий день Набокова пригласил к себе Ллойд Джордж, на столе которого уже лежала телеграмма от Альбера Тома, доказывавшая, что Набоков не одинок. Она была короткой и ясной: «Kerensky пе veut pa de conference» [«Керенский на конференцию не приедет» (фр.). – Примеч. пер.].«Злобный маленький валлиец» назвал ноту Набокова Бальфуру «документом огромного значения», который дает ему «полное право запретить конференцию». Ллойд Джордж известил Набокова, что он уже потребовал от Хендерсона как члена правительства оказать необходимое давление на партийную конференцию лейбористов. Хендерсон ограничился обещанием сообщить коллегам о «небольшом изменении отношения русского правительства к конференции»; свою позицию он не изменил и продолжал защищать идею съезда. Тогда Ллойд Джордж, понимая, что на телеграмму Тома сослаться нельзя, попросил Набокова разрешить Бальфуру напечатать российскую ноту. По мысли британского премьер-министра, это должно было доказать, что поведение Хендерсона на конференции лейбористов было «нарушением его долга перед страной; следовательно, он должен выйти из правительства». Зная, что Керенский в глубине души на его стороне, Набоков согласился на выборочную публикацию ноты. После этого Ллойд Джордж с ликованием сослался на «официальное сообщение, доказывающее, что отношение русского правительства к Стокгольмской конференции изменилось намного сильнее, чем было объявлено». Бальфур назвал эту публикацию «новым подтверждением общности взглядов русского и британского правительств в вопросе Стокгольмской конференции». Под этим предлогом английским лейбористам было отказано в выдаче паспортов для поездки в Стокгольм.

   Так Набоков совершил подкоп под Хендерсона. Но кнопку нажали в другом месте, о чем свидетельствует телеграмма Тома. Как француз узнал об этом? Набоков сообщает: «Позже Терещенко сказал мне, что Керенский в личной беседе с ним высказался против конференции и что он, Терещенко, конфиденциально сообщил об этом мсье Пети, сотруднику французского посольства в Петрограде, который поддерживал прямую связь с Тома». Терещенко прекрасно знал, для чего существуют такие «конфиденциальные связи».

   Так с помощью Пети и Набокова Керенский и Терещенко блокировали организаторов Стокгольмского съезда, уверенных в их поддержке, и исподтишка убрали Хендерсона, который делал все возможное, чтобы укрепить Временное правительство. Это как нельзя лучше показывает, чего стоило их обещание «черпать силы из желания русского народа создать справедливые международные отношения».

   Мы снова и снова вспоминаем более позднее заявление Керенского, что в глубине души он был «самым консервативным из министров». Он имел на это право. Несчастье заключалось в том, что он тщательно притворялся самым революционным из министров. Это несоответствие между внешностью и сущностью передалось и Терещенко. «При Терещенко, – говорит Милюков, – дипломаты союзников знали, что «демократическая терминология» его депеш была неохотной уступкой требованиям момента, и относились к ней снисходительно, так как главным для них было содержание, а не форма... В сущности, политика Терещенко просто продолжала политику Милюкова»⁴.

   Иными словами, во внешней политике коалиционное правительство вновь вернуло революцию к ситуации, которая спровоцировала первый кризис. Раньше нейтрализовали друг друга две внешние силы: цензовое правительство и Совет. На сей раз ту же ситуацию создали две фракции правительства. Нейтрализуя друг друга, они обрекали внешнюю политику коалиции на топтание на месте.