Великая русская революция. Воспоминания председателя Учредительного собрания. 1905-1920

   Все расчеты Савинкова и Филоненко основывались на этих взглядах Керенского и его друзей. Но чем сильнее они пытались стать верховными арбитрами в споре Корнилова и Керенского, тем меньше им доверяли и тот и другой. Корнилов «никогда не знал, кому Савинков собирается нанести удар в спину – ему или Керенскому». У генерала были собственные осведомители. Сам он плохо разбирался в людях. Кроме того, Корнилов жаловался, что ему не из кого выбирать. Его политическому окружению были свойственны «авантюризм и легкомыслие», доходящие «до абсурда». Согласно Керенскому, Завойко был при Корнилове эмиссаром банкирских и промышленных кругов. Аладьин, экс-член Думы, лидер фракции трудовиков, был демагогом чистой воды. После столыпинской реакции он тайно перешел на сторону правительства и работал в «Новом времени» Суворина. Он был специально вызван в Россию секретной телеграммой Бьюкенена Бальфуру²⁰. Не приходится сомневаться, что его поездки и деятельность финансировались британским правительством. Аладьин пытался встретиться с Керенским и убедить его провести изменения в правительстве, необходимые «для завоевания доверия класса промышленников, землевладельцев, умеренных партий и военного командования»²¹.

   Бьюкенен не скрывал, что «все его симпатии находятся на стороне Корнилова». Однако он утверждал, что был против военного переворота и настаивал на соглашении между Корниловым и Керенским. Мы уже знаем о его переговорах с «финансистом, который был участником заговора». Как дуайен дипломатического корпуса, Бьюкенен предлагал от имени последнего стать посредником между Временным правительством и генералом. В своем дневнике Бьюкенен писал: «Делать больше нечего, остается только ждать развития событий и верить, что у Корнилова хватит сил преодолеть сопротивление, которое ему окажут в ближайшие дни»²². Иностранные военные представители при ставке были еще откровеннее: «Многие из них в те дни встречались с Корниловым, заверяли его в своем уважении и желали ему успеха; особенно трогательно это выразил британский атташе»²³. Генерал Нокс был так тесно связан с Завойко и Аладьиным, что практически являлся участником заговора. Эта связь пережила корниловский мятеж. Во время Версальской мирной конференции лорд Милнер предложил ее участникам выслушать «представителя России», некоего «капитана Курбатова»; единственным человеком, которому позволили выступать в Версале от имени России, был не кто иной, как Завойко. Из телеграмм Бьюкенена явствует, что британский посол очень встревожился, когда одна московская газета сообщила об участии английских представителей в движении Корнилова, и выразил Терещенко благодарность за обещание заткнуть этой газете рот.

   Помощники Корнилова уже прикидывали состав будущего кабинета, не забывая при этом и себя. Завойко претендовал на портфель министра финансов, Аладьин – на портфель министра иностранных дел; для уверенности в поддержке Савинкова и Керенского они оставили места и для последних. Оставаясь наедине, они вели откровенные разговоры. Утолить гнев офицеров могла бы только смерть Керенского. Хотя Корнилов приглашал Керенского в ставку и гарантировал ему в Могилеве полную неприкосновенность, однако всегда оставался шанс, что его убьет кто-нибудь из случайных добровольцев. С другой стороны, во время каждого визита Корнилова в Петроград по вызову правительства ставка волновалась, вернется ли он оттуда живым. Корнилов ездил в Зимний дворец в сопровождении двух машин с пулеметами. Верный ему Текинский полк держал пулеметы в вестибюле дворца и ожидал там.

   В этот трудный момент Керенский, который не мог оставаться равнодушным к падению собственной популярности, попытался восстановить ее. Он созвал так называемое Государственное совещание с участием всех организованных сил России. Разделение мест между организациями, неравными по размерам и значению, имело практически одну цель: сохранить количественное равновесие между рабочими и буржуазными партиями. Нейтральная группа кооператоров (единственная, в которой был уверен Керенский) должна была обеспечить небольшое преимущество той или иной стороне. Это шаткое равновесие противоборствующих сил оставляло за правительством ту же роль верховного арбитра, которую Керенский и его триумвират играли в самом Временном правительстве, балансируя между равными по силам левым (советским) и правым (цензовым) крылом.