Великая Сила Любви

      Совсем еще недавно эти ребята жили в подвалах, слонялись по рынкам в поисках еды, спасались от отцовских побоев, от поножовщины, воровали, балдели от клея «Момент», кололись, напивались до отравления дешевым спиртом. Рулетка жизни равнодушно крутила их невеселые будни, подталкивая все ближе и ближе к той черте, за которой пропасть. Как вдруг (у каждого из них свое «вдруг») они попали в приют, где им напомнили, что они - люди. И что есть человеческая, достойная жизнь.

      Этот приют в Хабаровске знают хорошо, хотя ему всего-то четыре года. Знает городское руководство, потому что помогало его создавать. Знают стражи общественного порядка, потому что, бывает, отлавливают для приюта новых жильцов. Знают педагоги, потому что, порой, отчаявшись справиться с каким-нибудь крепким двенадцатилетним «орешком», умоляют директора приюта взять его до кучи к себе. И - родители. Нередко они берут свое чадо за руку и приводят в приют - не могу, нет сил, нет денег, нет терпения, нет... любви.

      Все одиннадцать моих нынешних гостей совсем недавно из такой жизни. Но я всматриваюсь в их глаза и не обнаруживаю в них той почти обязательной затравленности, которая, как печать на справке, видна первой. И очень удивляюсь, услышав: - Даже не верится, что завтра в Оптиной окажусь. Ведь это наша духовная колыбель. Александр Геннадьевич, когда еще приюта не было, ездил туда за благословением. Один старец, забыл как зовут, сказал: « Будет приют».

      - Илия, отец Илия, - подсказывает директор. Уж он-то помнит. Помнит, как стоял перед седовласым старцем в раздумьях, сомнениях и тревогах. И как уходил от него - твердой поступью, уверовав всем сердцем, что на правильном пути. Наверное, тогда и зародилась первая мысль: Привезу сюда детей. Придет время, тех, кто заслужит эту поездку, тех, кто ее выстрадает».

      Весело стучат ложки. Процесс уничтожения гречневой каши проходит организованно и быстро.

      Я тоже помню, как создавался приют. Приезжая в Москву, Александр Геннадьевич обязательно заглядывал ко мне или звонил, держал в курсе. Приют планировался непростой - православный. Но смогут ли искореженные ребячьи души откликнуться на вечные библейские истины? Хватит ли духу у детей греха отвратиться от всяческого порока и встать на путь, на который и взрослые-то вставать не торопятся? И вот первые паломники по святым местам России, первые ласточки, прилетевшие в Шереметьево из Хабаровска. Утром, чуть свет, проводила я их в Оптину Пустынь. Встретились мы через несколько дней в Троице-Сергиевой лавре, когда были позади и Оптина, и Петербург. Слегка приморозило, и ребята приплясывали, похлопывая друг друга по плечам.

      - Ну как? - только и успела спросить.

      - В ответ разноголосье восторгов, в котором не понять ровным счетом ничего. Так дело не пойдет. Смотрю на директора: выручай. Он понимает без слов.

      - Значит, так. Пусть Андрей расскажет. Не возражаете?

      Не возражают. Уходят на службу в Трапезный храм, а мы с Андреем пристраиваемся в Паломническом центре на длинной скамейке под иконой «Достойно есть».

      - Как встретила Оптина, ваша духовная колыбель?

      - Народу-у!.. Праздник был. Введение, мы пошли на исповедь, исповедались, потом причастились. Ходили в скит, где жил старец Амвросий, даже в келью к нему заходили...

      Андрей говорит неторопливо, тщательно подбирая слова. Он от рождения инвалид, левая рука висит плетью. Знаю, что мальчик к своим шестнадцати годам прошел все круги ада, воровал, кололся, жил по чердакам. Он пришел в приют сам, встал перед директором - сутулый, почти старичок, с глазами, в которых отчаяние.

      - Я вор, я вор! Мне прощают, потому что инвалид! Возьмите меня в приют, пропадаю я...

      Через неделю Александр Геннадьевич осторожно завел разговор о крещении, предложил пойти в храм. Мальчик, к удивлению, сразу согласился окреститься. Потом была первая исповедь, и Андрей рыдал, стоя на коленях перед священником. Александр Геннадьевич видел, как дрожали мальчишеские плечи, как лились по лицу слезы. После исповеди пришло спасительное облегчение. Даже взгляд у парня стал другой.

      - Я ведь в Господа-то и не верил. А один раз Александр Геннадьевич показал мне в храме бесноватую женщину, объяснил, что она одержима нечистым духом. Женщина кричала, лаяла, ей крест дают целовать, а она, как змея, извивается. Страшно... Тогда и уверовал.

      - Скажи, что в Петербурге запомнилось?

      - Прикладывались к мощам Александра Невского. И вдруг как теплая волна в лицо, и так хорошо на душе стало. Священник сказал - благодать. А на Смоленском кладбище часовня Ксении Петербургской, нам Александр Геннадьевич про нее рассказывал. Она себя вместо умершего мужа как бы похоронила. Юродивая. Ей молятся о благополучии в семейной жизни.