Великая смута

— Ничего, следы на земле остались. По ним хапуг и сыщут, — с угрюмым спокойствием отреагировал дядечка в бейсбольном кепарике. Этот тоже только что примкнул к нашему «политкружку». — Пьют они нашу кровушку чуть ли не взахлеб. Мозги же народу туманят телевидением. Крутят бесплатное кино. Генерального прокурора нагишом показали. Глядите! Потешайтесь! Только нас не трогайте.

Публика чуть не падала от смеха. Когда шум улегся, раздался Верунин голос. Уже не такой уверенный, с грустинкой.

— Чует сердце, приберут «Шарик» к рукам буржуи окаянные. Свои или заморские. Тогда уж плакали наши акции, а с ними и денежки родительские.

В ответ молчание, сдержанное покашливание. Насупленные взгляды. По всему чувствовалось: в головах рабочего люда вызрел ответ на проклятый вопрос «Кто виноват?» вот только не ясно «Что делать?». Но судя по всему за тем дело не станет. Народ отрезвел, почти осознал скотское свое положение. И главное — понял, что никто за него судьбу его решать не будет. Да и некому.

Стрелки электрических часов показывали половину второго. Перерыв в отделе кадров кончился. Я предупредил соседей, что стоять больше не буду. И пошел по своим делам.

Через полчаса возвращаюсь — что вижу? Подъезд безлюдный. На асфальте только мусор. Будто тут целый день не топталось в ожидании подачки многоголовое чудовище под названием «очередь».

У метро встречаю Марковича.

— Что произошло? Где народ?

Очередники ведь не просто знакомые, почти что свои люди, связанные круговой порукой. Маркович осторожно взял меня под локоть. Отвел в сторонку. И там деликатно шепнул:

— С понедельника, слышно, за акции будут давать не по пятьсот, а по тысяче. Приходи, очередь займу.

ИСТОЧНИК ПОЖЕЛАЛ ОСТАТЬСЯ НЕИЗВЕСТНЫМ

Веруня-то оказалась права. Через месяц на «Шарике» сменился собственник. Ну словно в воду глядела. Пифия! Или как там еще — Кассандра?

Ненастным осенним утром генеральный директор В. Комаров явился на работу. Рассказывают: дорогу ему преградили две «фигуры», не предусмотренные штатным расписанием, — омоновцы. Без трикотажных намордников, однако с автоматами Калашникова наперевес. Сказали тихо: «Сдайте пропуск».

Вышел Владимир Викторович на улицу как ограбленный. Попросил шофера отвезти назад домой. К концу дня генерального госпитализировали. Диагноз: сердечный криз в сочетании с язвенным компонентом.

О смене руководства на заводе знал лишь узкий круг доверенных лиц. Заговорщики боялись, что рокировка вызовет нежелательную реакцию в коллективе. Простые работяги доброжелательно относились к Комарову. Не залетка. Опять же свой брат. После ПТУ слесарил в цехе, одновременно в вузе учился. Прошел все ступеньки заводской иерархии: мастер участка, начальник цеха, главный конструктор, главный инженер. В критический момент принял бразды правления коллектива. По совести говоря, вырулил «Шарик» из зоны бедствия, в которой завод оказался после финансового кризиса 1998-го года. Однако не обошлось без пагубных последствий. На Шарикоподшипниковской улице схлестнулись интересы банковских воротил, московских бюрократов и подпольных дельцов-махинаторов.

Пока я был в штате завода, его первые лица под разными предлогами уклонялись от контактов со мной. Одни выжидали, как поведет себя бывший спецкор «Труда», а уж потом. Другие считали, что я «серая лошадка», кем-то сюда специально подослан. Ломали головы над вопросом: чья креатура? Наводили справки о моих связях, с кем контачу. Искали скрытый подтекст и потаенные двусмысленности в моих заметках, особенно в тех, что шли под рубрикой «Разговорчики». В конце концов на нее наложили запрет.

Эта мышиная возня мне порядком надоела и я прервал трудовой контракт. Опять стал вольным соколом. И тут я почувствовал неформальный интерес к своей персоне. Домой стали названивать господа, с коими прежде был шапочно знаком. Иные приглашали к себе на дачу «подышать свежим воздухом». Нашлись и друзья закадычные. Тем более, что наискосок от главной проходной, в невзрачной кулинарии с некоторых пор стали подавать отличное бочковое клинское пивко.

Как-то на выходе из метро станции «Дубровка» меня остановил господин в превосходном блейзере кабы не хилтонского шитья. Бесцеремонно сказал:

— Вы, кажется, уже ушли с «Шарика»?

Я не народный артист, не избалован вниманием публики. Так что всегда откликаюсь на малейшие знаки внимания интересантов. И мы разговорились.

С первой же минуты выяснилось: прежде был уже у нас контакт. Я пришел в их отдел за интервью в связи с Днем металлурга. В. повел себя как капризная барышня: сперва согласился и вдруг бесследно исчез.

— Тот раз я смалодушничал, — сказал он искренним голосом. — Да и настроения, признаться, не было.

— А теперь?

— Готов ответить на все ваши вопросы. Если только вас не смущает мое нынешнее положение.

— Связались с черным бизнесом? С криминалом?

— Пока Бог бережет! Но с ГПЗ ушел. Работаю на частном предприятии.

— А на ГПЗ имеете зуб?

— Не угадали. Очень «Шарик» жаль. Какой заводище гады загубили.