Великая смута

— В редколлегию стенной газеты «За урожай» поступила критическая заметка в стихотворной форме, написанная членами семьи механизатора Попова.

Егор Степанович почувствовал, что земля под ногами буквально поплыла. Тем временем главбух продолжал спокойным тоном: дескать, колхозница Попова (то бишь Нинка) передала письмо в руки не только запечатанным, но и проштемпелеванным. На конверте от руки было написано: «Вскрыть, а заметку тотчас же опубликовать при первом же случае опьянения моего супруга».

— Содержания документа не знает никто, — важно, прокурорски продолжал Григорий Васильевич. — Пожелание автора будет исполнено неукоснительно при указанных обстоятельствах.

После чего главбух положил конверт в несгораемый старинный сейф, который закрывался отдельным ключиком.

Говорят, письмо до сих пор лежит нетронутым, нераспечатанным. В колхозной редколлегии свято чтут авторские права.

Как сказано было, в этот приезд я не обошел дом Поповых. По такому случаю было чаепитие с пирогами. Пили совершенно необыкновенный напиток. Оказалась смесь: второсортный грузинский с липовым цветом, с лепестками садовой розы и дикой богородской травкой, что пока встречается по здешним суходолам. Опорожняя чашку за чашкой, мы предавались воспоминаниям. Пережитое воспринималось без налета грусти, с легкой иронией. Сам собою всплыл из памяти эпизод с заветным конвертом.

— Забрать, что ли, заметку? — смеясь, сказала Нина Васильевна.

— А вы уверены, что она уже сыграла свою роль?

— Кажется, вполне, — молвила хозяйка. — А как ты сам считаешь? — оборотила она к мужу вдруг помрачневшее лицо.

— Пускай лежит. Оно же хлеба не просит, — отшутился Егор Степанович.

— Или, может, забрать и сжечь?

— Даже не распечатывая? — сорвалось у меня с языка.

— Зарок все-таки. А его нельзя нарушать, — проговорили супруги в один голос.

Распиравшее меня любопытство тут вырвалось наружу:

— А текст той своей заметки еще помните?

Хозяева мельком переглянулись.

— Таня, выйди, пожалуйста, на минутку.

Дочь молча встала из-за стола:

— Теперь могу и продекламировать.

Зазвучали куплеты. Наивные и простые. Словно детские рисунки, писанные мелом на асфальте. Вместе с тем в них чувствовалась некая магическая сила, какая бывает в народных причитаниях, заклинаниях. Своего рода стон души.

Без тебя, наш папочка,
Стих мы сочинили.
Немудреный стих. О том,
Чтоб мы мирно жили.
Дорогой наш папочка,
Брось ты водку пить.

Ты же в пьяном виде

Можешь нас побить.
Ты себя же мучаешь
И тревожишь нас.
Через ту злодейку
В доме чертопляс.

Признаться, у меня было ощущение, что когда-то я уже слышал эти слова, причем в том же порядке. Или, может, они жили в душе всегда? Странно еще и другое: тогда я не записал этот стих, теперь же воспроизвел его на бумаге без запинки.

Нина Васильевна с низко опущенной головой торопливо ушла в другую комнату. Мы же остались вдвоем. Сидим. Молчим каждый о своем.

— А пошли-ка в садок, вишенки поклюем, — не своим голосом молвил Егор Степанович. — Мы специально для позднего расклева одно дерево оставляем. Переспелые ягоды на нем страсть как хороши.

Вот и вся история одного алкаша. На сей раз, правда, со счастливым концом.

ДИКАРОЧКА

До сих пор никто из наших не задумывался, откуда в чистом поле взялась эта яблонька. Наверное, из оброненного птичкой семечка. Росла. Росла. И выросла. Хотя место неуютное, беспокойное место. Рядом лог, переходящий в глубокий овраг. Каждую весну, иной раз и летом шумит тут кромешный водограй. Жизнь стебелька на волоске висела. А еще страшнее, дважды в год (иногда и трижды) сюда являлись огнедышащие вездеходы. Сновали взад-вперед, изрыгая дым, смрад. Колесом как-то яблоньку переехали. Верхушка переломилась. Стебелек придавило тяжелым пластом. Чудом корешок уцелел. Пришлось все начинать опять сначала.

На одиннадцатую весну, перед пасхой деревце в одну ночь обрядилось в бело-розовое покрывало. Лучший певун округи в честь этого исполнил свою величальную, от которой у местных жителей вскружились головы.

Первым в цвету ее увидел тракторист Демьянов. И так он ее перед товарищами здорово обрисовал, что бригадир Соломин, не доев любимые чахохбили, под предлогом срочного дела, махнул на своем «козлике» в Кудеярово урочище. Потом через пару деньков как бы ненароком обронил:

— Правда, дикарочка хороша, — затем уставясь на носок запыленного ботинка, прибавил: — Похожа на заневестившуюся хуторяночку.

Так вот, яблонька с крутояра стала местной достопримечательностью. И это при всем при том, что село наше Иловка славится на весь район как колхозными, так и приусадебными садами. Впрочем, предпочтенье издавна отдавалось вишне, а на втором плане яблоневые сады. И то была не какая-то блажь, а хозяйственная целесообразность.