Великая смута

По аналогичной схеме грабанул меня акционерный банк «Гермес-Союз». Движимый патриотическими чувствами, а также стремлением прикрыть вретищем надвигающуюся старость, приобрел в своей же редакции восемь акций (по 10 тысяч рублей каждая), заверенные синими печатями, а также личными подписями гендиректора В. Нефедова и президента Г. Данилова. Но и эти господа оказались из плеяды мазуриков. Так что получил второй кукиш.

И все же более всего жаль мне свой ваучер.

Было, было недоброе предчувствие, поэтому снял с чека (его номер 2224434) ксерокопию. С пакетом ценных бумаг, собранных в кругу коллег редакции газеты «Труд», поехал в славный град Тольятти. Явился на АвтоВАЗ. Из рук в руки передал пачку темно-голубых фантиков генеральному директору В. В. Каданникову.

Владимир Васильевич с радостью принял наш вклад. Взвесив пакет на ладони, со слезою во взоре молвил: «Это нам сгодится. Будьте уверены, ваши ваучеры тысячекратно прирастут и превратятся в весомый капитал, которым каждый распорядится по собственному усмотрению».

Красиво товарищ сказал.

Через год пришло из Тольятти письмо с уведомлением. В конверте оказалось свидетельство, гласящее, что имярек является владельцем семи акций Автозавода (серия ЧА № 0008615). Номинальная стоимость каждой 1000 рублей. Прозрачно намекалось: ежегодно мне будет отчисляться энная сумма заводской прибыли.

Подвел, обманул уважаемый господин Каданников. За пятнадцать лет я не получил от ВАЗа ни гроша. По счету третий кукиш.

Впав в безденежье, с отчаянья накатал я письмо в Белый дом главе правительства РФ В. И. Матвиенко. Мадам в ту пору ведала в масштабе страны вопросами социального пакета. Поведал Валентине Ивановне о пропавшем вкладе в Сбербанке. Упомянул о несчастном ваучере, заодно и об украденных деньгах со счета Гермес-союза и ненавистном ЛЛД.

Ответ пришел из Минфина. Какой-то фигляр по фамилии Уткин — из департамента макроэкономической политики — профессионально пудрил мозги челобитчику. Цитирую: «Наше государство гарантирует восстановление и обеспечение сохранности ценности денежных сбережений, созданных гражданами путем помещения денежных средств на личные вклады. Гарантированные сбережения являются государственным внутренним долгом правительства Российской Федерации».

Бальзам плеснул на душу. Что я должен был делать? Правильно! Быстро бежать в Сбербанк. За двадцать лет, в результате чудовищных трансформаций мой вклад поднялся как на опаре. Преодолел трехмиллионную планку. Так что хотел уж было свежую сорочку надевать и любимый галстук повязывать. Однако решил все же текст до конца дочитать.

Четвертый абзац был убийственным: «Возможности федерального бюджета пока что не позволяют провести компенсацию сбережений, их восстановление осуществляется поэтапно».

Восьмой абзац поверг в шок: «Какие-либо исключения по проведению компенсации вкладов вышеназванным Порядком (!) не предусмотрены».

По народной табели, это был уже не простой, а спаренный, причем хорошо промасленный кукиш.

Сколько раз жулики в погонах честных людей обманули — счету нет. Нам же все кажется мало.

По прочтении фитюльки из Минфина, захотелось тотчас же влиться в отряд НБП, идти на штурм резиденции г-на Зурабова.

Это, можно сказать, наследственное. Прадед мой, по отцовской линии нрава был строптивого, участвовал в восстании черкасских казаков против засилия самодуров-чиновников. Братва много шуму-грому наделала, оказав достойное сопротивление регулярным частям. Однако сила солому ломит: повстанцы должны были сложить свои буйные головы на плахе. По милости императрицы Елизаветы бунтовщиков помиловали. Впоследствии факт сей закрепился поначалу в кличке нашего пращура, затем перешел, как водится, в фамилию последующих родов.

Хочется вычеркнуть из памяти недоброе прошлое. В конце 1980-х блеснул было луч надежды. Но после августа девяносто первого года небо над Россией вплоть до горизонта заслонили свинцовые тучи.

Ненастным днем девяносто шестого оказался я в Боровске: со стороны наблюдал первомайскую демонстрацию трудящихся старинного, богоспасенного городка. Среди протестующей толпы увидел свою знакомую, бывшую ткачиху местной фабрики «Красный Октябрь» Антонину Петровну Климову. Старушка держала в руках хоругвь, на которой несмываемой нитрокраской начертаны были слова. По сути вопль: «Боже, что мы натворили!» Это следовало понимать так: вместо большевистской диктатуры народу подсунули черт те что. Более точно — диктатуру мошенников. А это едва ль не худшая из диктатур. Тьфу, тьфу. Изыди! Но от наших причитаний химерам ни холодно, ни жарко. Да и честно говоря, нечистую силу заклинаниями не избыть.

Нашел я подвал, где гнездился штаб НБП. Молча положил на стол дежурного заявление. Ясноглазый паренек в джинсовой куртке, усыпанной множеством стальных заклепок, сказал без пафоса:

— Спасибо, товарищ, за солидарность. К сожалению, для нас вы староваты. Присылайте-ка своих внуков.

На всякий случай записал мой адрес.