Великая степь

Зажав в каждой руке по кончару, Багира металась в навалившейся на них толпе глинолицых. Рубила во все стороны, по чему придется — хотя цели достигали лишь удары в голову. Ей тоже доставалось. Голова гудела от пришедшихся по сфере ударов. Туповатая бронза с трудом входила в мертвую плоть — как колун в сучковатое полено. Дрались почти в полной темноте — под ногами догорал красный фальшфейер, разбрасывая последние искры. Запалить новый было некогда.

Рядом хрип, стоны, невнятные выкрики — живых. Мертвые бились молча, орудуя длинными, бритвенно-отточенными ножами. Один нож ткнулся в правый бок Багире, вспоров кевлар и пройдя между пластинами бронежилета. Боль не чувствовалась, лишь ткань намокла горячим, и рука стала двигаться медленнее, и Багира поняла: конец.

И все кончилось. Глинолицые перестали сопротивляться. Стали двигаться бессмысленно — кто-то брел, спотыкаясь, в сторону от схватки, кто-то смотрел на зажатое в руке оружие, словно впервые его видел. Глинистые маски лиц шли трещинами и раскалывались. В мертвых глазах впервые появилось что-то, похожее на живое чувство. На удивление.

Но никто не всматривался в мертвые глаза. Вспыхнул новый фальшфейер — зеленый. Оцепеневших врагов добивали с каким-то странным чувством…

Добивали те, кто остался на ногах. Четверо. Гамаюн сидел, прислонившись к камню стены. Сферы на голове не было. На камуфляже кровавое пятно — быстро растущее. Еще двое — не шевелились, заваленные телами дважды убитых. Хотя нет, один встал, пошатываясь, смахнул кровь с лица…

Лягушонок — по шее змеится красная струйка, но вроде цел — наклонился над поверженным врагом, удивленно присвистнул, пытался выдернуть кончар, застрявший в вытянутой, шишкообразной голове. Огромный глаз-самоцвет в середине лба был раздавлен лезвием — и все равно переливался, сверкал разноцветными гранями.

«Кукловод», — подумала Багира. Последний? Ей было все равно, силы куда-то ушли, бок немел, хотелось лечь и закрыть глаза. Она не легла, она опустилась на колени перед Гамаюном — и сразу поняла, что дело плохо.

Ну вот и все, подумала Багира отрешенно. Вот и кончилась сказка, кончилась гнусно и жестоко, черный замок захвачен и злые волшебники повержены, но хеппиэнда, руки принцессы и половины царства не будет, потому что герой умирает в луже собственной крови, а плененная принцесса оказалась сучкой, сдавшей всех, кого можно, и нет в конце рассказа ни точки, ни многоточия, а лишь огромный жирный знак вопроса: зачем? зачем? зачем все это?

Но прохрипела Багира сорванным голосом другое: «Лягушонок! Заряды!»

Лягушонок плюнул на застрявший в черепе чужака кончар и торопливо стал распаковывать заплечники, сброшенные перед рукопашной.

4

Гладкие своды спускались полукругом, плавно переходя в гладкий пол. Больше ничего тут, в каменном мешке, не имелось — только толстый броневой люк, перекрывавший выход в главную пещеру.

Живых тут не было — одни мертвые. Много мертвых.

Мертвецы с тупой настойчивостью бродили, ощупывая холодный камень, словно хотели вырваться на волю, под солнечный свет. Но они ничего уже не хотели, мертвые не имеют желаний… А эти не могли даже воспринимать и исполнять желания тех, кто подарил трупам псевдо-жизнь — имплантанты, активизирующие мертвые мышцы и органы, глинолицые уже получили, но чипы управления в их головах пока не стояли…

Полуфабрикаты. Недоделанные зомби, небезопасные сейчас даже для своих создателей.

Раздался легкий скрежет. Броневой люк дрогнул и медленно пополз в сторону. Глинолицые потянулись к нему.

5

Патроны кончались. Кровь заливала глаза. Ткачик остался один. Может, кто-то из лежавших рядом и был еще жив — но стрелять никто уже не мог.

Морпеха смерть непонятным капризом пока обходила — три царапины от стрел не в счет. Он так думал — не в счет. Ткачик не замечал, насколько замедлились его движения и как отяжелел автомат в руках.

Стрелы щелкали по камням. Кавторанг прополз, не поднимая головы, пару метров. Перевернул обмякшее тело в камуфляже, достал из окровавленной чужой разгрузки два запасных магазина. Вставил один в автомат, посмотрел по сторонам.

Ему казалось, что огонь внизу, где чадно горели машины, почти погас. Но это лишь казалось — пылало по-прежнему ярко. Тени в серых халатах двоились в глазах и сливались с серыми камнями. Ткачик выпустил очередь почти наугад, повинуясь чутью — и попал, и зацепил кого-то, чутье морпеха не подводило даже сейчас.

Серые фигуры падали, не то убитые, не то напуганные огнем в упор, и вставали новые, а может те же самые, и подбирались все ближе. Стрела ударила в запястье — когда Ткачик торопливо менял магазин. Он почти не обратил внимания, обломил древко, чтобы не мешалось… Следующая очередь — длинная, во весь магазин — оказалась последней, подползавшие и перебегавшие нукеры отбросили луки и кинулись вперед, не обращая внимания на летящий навстречу свинец.

Ткачик встал им навстречу. Пошатнулся. Сжал в руке нож. Морская гвардия идет уверенно… Умирает — тоже.