Великая степь

Но хан был убежден, что духи должны оставаться в своем мире, а люди — в своем. И общаться им надлежит лишь через жрецов, облеченных доверием земных владык. А уж дело владыки решать, какие вести из того мира стоит сообщать подданным, а какие — нет…

Теперь же многие напрямую слышали голоса духов, звучащие в их голове — и повиновались. Слишком многие…

Байнар подошел, оставив свиту поодаль. Обратился, как верноподданный углан к владыке — с полным титулом, с ногами, попирающими и т. д. Потом сказал по-простому:

— Отец, духи войны не солгали мне. Оттуда, от Шумящего и Пьющего Воду, можно прорваться к самому сердцу логова Карахара. Драконов Земли там сейчас нет, и нет сплошной стены, которой они отгородились от мира… Лишь натянуты на столбы веревки, способные остановить одних глупых куланов — груди боевых коней легко разорвут их… Отец, я должен ударить туда всеми силами левой руки. Мы прорвемся к их домам и к дворцу Аксара — и там Стрелы Грома не смогут повредить нам, не разрушив их дома и не убив их детей. Мы будем резать их, как режет волк отару, ворвавшись в самую середину, меж ягнят и ярок… А ты с Отичей-нойоном встретишь их в степи, куда они побегут, как стая вспугнутых тудаков, — побегут, бросив Драконов Земли. Степь будет красна от их крови, отец. Их женщины будут рожать тебе воинов. Их глупо валяющееся везде железо станет нашими мечами и дротиками. А голова Карахара станет чашей на наших пирах. Так сказали онгоны…

Нурали-хан не стал спорить с онгонами. Железо — хорошо, женщины — того лучше. Но вот все силы левой руки… Карахар умен и силен, и он не станет отсиживаться за веревками. А Байнар до сих пор опьянен Ак-Июсом.

— Пять сотен воинов ударят туда, куда указали тебе онгоны… — сказал хан. — А мы посмотрим, дадут ли им духи войны победу… Кого любят онгоны — тот стоит тысячи, так ведь говорится?

Символы ханской власти в степи разнообразны — нет единого стандарта, нет переходящих к наследнику короны или скипетра. Знаком повелителя может быть редкое оружие или украшение — и должно не расставаться с владельцем и лечь с ним вместе под степной курган… У Нурали-хана символом власти служил шлем, трофей тридцатилетней давности — сборный шишак из четырех медных пластин на кожаной основе, богато отделанный золотом и неограненными сапфирами. Хан носил его почти не снимая, привыкнув за годы к тяжести на голове…

Никто не знал, но именно по этой причине онгоны, духи войны, избрали в собеседники Байнара. Ханского сына. Углана левой руки.

7

— Надо понимать, налицо две провокации, — медленно сказал Гамаюн. — Две обставы. Кто-то хочет столкнуть нас с ордой Нурали лбами… Кто? И зачем? Сам знаешь, степь тут для пастбищ не очень — трава редкая, выгорает быстро. Фактически — полупустыня. Ради нашего оружия и металла? Но кто в Великой Степи способен на византийские хитрости? До сих пор все, с кем мы сталкивались, действовали в лоб, по-простому…

— Разве что те, кого здесь зовут коротконосыми, — сказал Пак. — Скорее всего, это местное прозвище китайцев. Но они давненько здесь не появлялись, поколения два, не меньше. На востоке, в Кашгарской степи, у них стояли раньше крепостицы-форпосты, но сейчас ни одной не осталось. Через десятые руки доходят смутные слухи о какой-то внутренней заварухе у коротконосых. О затянувшейся гражданской войне. Если так — то им сейчас не до колонизации Западного края…

«Будь в истории Китая лишь одна гражданская война, как в США, — подумал Гамаюн, — получилась бы хорошая привязка ко времени. И хоть какое-то чувство исторической перспективы. Но, к сожалению, хроники Поднебесной пестрят внутренними смутами…»

Пак словно услышал его мысли и сказал не совсем в тему:

— А ведь вполне может быть, что там, на востоке, есть сейчас корейское государство Пэкче… — голос звучал грустно.

«Может быть», — подумал Гамаюн. А может — на западе князь Бус сейчас из последних сил сдерживает натиск остготов… Бьется с полками короля Германариха или уже его наследников. Бьется во главе антов — предков восточных славян. Бьется, чтобы попасть в плен и погибнуть, будучи распятым на кресте. Не стоит, Сергей, о том, что может быть. Давай о том, что есть. Есть война — наша война. И восемь с половиной тысяч жизней — за которые отвечаем мы с тобой…

— Нурали не хочет большой войны, — сказал Пак, помолчав.

— А мобилизацию устроил учебную? — скептически поинтересовался Гамаюн.

— Перебиты два кочевья — хан не может не отреагировать, если желает сохранить подданных. Но Нурали далеко не дурак. Хоть и объявил девчонку-свидетельницу умалишенной — но официальной версии о вине Карахара едва ли сам верит. Мобилизация — хороший способ сплотить народ. И, заодно, — выявить разом всех потенциальных отступников и перебежчиков. Узнать свои реальные силы. Ак-кончары напирают с востока — кто-то их тоже выдавливает из старых владений Нурали…

Да, так всегда и было в Великой Степи. Гунны, заставившие трепетать Европу, и половцы, терзавшие набегами Русь — всего лишь степные аутсайдеры, выбитые с родных кочевий более удачливыми и сильными соседями…